И вот, когда дети уже улеглись и Мария сидела в кухне с их отцом, она сказала, что готова навсегда остаться с ним и с детьми. Ей хотелось бы знать, как Гешке относится к возможности второго брака. Гешке удивленно посмотрел на нее. Мария опустила глаза. Он разглядывал ее лицо, тени от густых ресниц. Этот обычно угрюмый и пришибленный горем человек словно ожил. Его взгляд точно согрелся, мрак в сердце рассеялся, робость и скорбь на чужом молоденьком личике как будто смягчили и его черты.
— Милая моя детка, я бы просто солгал, если бы стал уверять тебя, что мне твое предложение не по нутру, и если бы у моей покойной жены были крылья и она могла бы прилететь к нам и сквозь потолок заглянуть сюда, она бы не знаю как обрадовалась, что нашелся кто-то, кто согласился вести хозяйство и воспитывать троих ее детей. Ведь свой человек в доме лучше всяких попечительств. Но мне хочется, девочка, кое о чем спросить тебя. И ты уж отвечай мне правду. Ясно, что не могла ты просто в меня влюбиться. Я ведь о себе ничего не воображаю. И вот никак я не пойму, почему ты, такая молоденькая, вдруг захотела выйти замуж за человека, у которого трое сорванцов на руках, никакого определенного заработка, которому приходится считать куски и откладывать каждый грош, а то в следующем месяце может быть нехватка. И я вот что тебе скажу: если ты хочешь меня провести, как дурака, напрасно трудишься. Есть у тебя причина — говори!
Он напомнил ей отца, который был подсобным рабочим на строительстве плотины в Пелльворме. Да, Гешке не намного моложе. Что ожидает ее, если и тут ничего не выйдет? Она сказала:
— Я буду хорошо относиться к детям. Я сошью девочке новое платье — все равно материя на занавеску зря лежит, а по воскресеньям буду печь пирожки. Я буду хорошо-хорошо обо всех вас заботиться.
И согрелось сердце у Гешке. От горя и бедствий войны оно стало точно камень. До сих пор он не обращал внимания на эту девушку, которая иногда появлялась здесь и помогала по хозяйству. Теперь он увидел, какая она хрупкая и кроткая.
— Сейчас же скажи мне, что с тобой стряслось? — потребовал он.— И почему тебе удобно здесь, у нас, спрятаться? Может, ты что-нибудь натворила? Ну-ка, выкладывай все. Может, ты где-нибудь набедокурила и боишься, что тебя будут искать и все выйдет наружу? А? Повторяю, тебе не удастся меня провести! Пускай у меня дома хоть все грязью зарастет.
«Он как мой отец, тоже не любит, чтобы его обманывали,—подумала Мария.—Он меня сейчас выгонит». Она сказала:
