Младший Ливен подумал: «А я бы не смог показать вам мой родной дом, если бы мы объехали даже вокруг всего земного шара». Этот дом, на который Отто, не отрываясь, смотрел сейчас горящими глазами, Эрнст знал только по детским воспоминаниям, когда приезжал на каникулы. И его сюда никогда не тянуло. Ему было достаточно сознания того, что где-то на белом свете у его родственников есть свой угол и там он найдет приют и мир, если затоскует о них. Но он никогда о них не тосковал. Его отец, совершенно так же как и он, всю жизнь кочевал с места на место и от каждой перемены ждал счастливого поворота судьбы. Он то и дело переезжал из одного города в другой: из Берлина в Ригу, из Риги в Стокгольм, из Стокгольма в Петербург, где в консульстве как раз открывалась вакансия. И тоже успокаивал и утешал себя тем, что на крайний случай в мире есть какой-то клочок земли, где он может укрыться, не заботясь ни о чем.
Кожевников сказал:
— Дайте хоть одному из нас домой добраться — и советскому наваждению придет конец!
Ливен-младший стал торопить их. Они соскочили с коней на краю деревни. Несколько молодых парней с терраски ближайшего дома угрюмо посмотрели на них, точно незнакомцы намеревались не просто зачерпнуть воды в колодце, а выжать из них кровь каплю за каплей. За столом сидели две женщины, одна из них — старуха — кормила маленькую девочку. Вторая, помоложе, бросилась к старшему Ливену, схватила и поцеловала ему руку— истово и подобострастно. Парни на терраске сердито заворчали. Один из них оттащил женщину. Она что-то возразила, но села на место. Остальные принялись ее отчитывать, а она горящими глазами смотрела вслед Ливену.
— Она из наших дворовых. Родилась у нас в имении,— пояснил он своим спутникам.
Эрнст Ливен проезжал вечером через ту же деревню, ведя за собой целую вереницу крестьянских телег, которые ему с трудом удалось раздобыть для перевозки раненых. Его собственную лошадь подстрелили, и она осталась где-то в поле. Его кузен с тяжелым ранением лежал в будке железнодорожного сторожа, до которой был час езды. Тихая ночь закончилась неожиданным нападением: отряды латышей наступали из Риги. Вся земля, принадлежавшая Ливенам, до самой железнодорожной линии была захвачена. Деревня сгорела, население частью погибло, частью бежало. Осталось лишь несколько человек; при виде телег с ранеными их окаменевшие, застывшие лица как будто слегка оттаяли, но появилось на них только выражение угрюмой ненависти.
