Из столовой мимо вдумчивых ленинов они шли уже вместе.
В клубе санатория, точно в пустом музее, лежали и стояли на нескольких столах одни только музыкальные инструменты. Каждый мог попробовать здесь свои силы. Георгий Иванович выбрал аккордеон. Довольно ловко коверкая пальцы, исполнил кубинскую румбу. Олимпиада всплеснула руками. Попросила ещё что-нибудь сыграть. «Георгий Иванович!» – «Хватит, – потупился музыкант с аккордеоном. – С детства это у меня. Мама заставляла». С рёвом сдвинул мех и поставил аккордеон обратно на стол. «Да вам же на танцах надо играть, Георгий Иванович!» – торопилась на солнце за музыкантом Олимпиада.
Вечером в сверкающей иллюминированной веранде они наступали друг на друга под настоящую магнитофонную кубинскую румбу. Георгий Иванович наступал со сжатыми кулаками, как боксёр. Олимпиада отступала, поочередно работая руками вверх-вниз как пилорама. В этой же манере ходили и остальные отдыхающие.
Когда медленно, под руку, провожал женщину, ощущал томление в груди и рассыпающиеся мурашки в чреслах. У Туголукова не было близости с женщиной уже более двух лет. Возле спального корпуса обнял и попытался поцеловать, но Олимпиада мягко высвободилась. «Спокойной ночи, Георгий Иванович!»
На следующее утро после завтрака гуляли по всему санаторию «Горняк», раскиданному по лесистой горе. Сорящий фонтанчик с закисшими голышами на дне приглашал присесть на скамью возле себя. Высокий серый сталевар в крылатом шкиперском шлеме застыл с кочергой. Цветочные пышные клумбы уходили уступами вверх вроде гряд китайских огородов.
Говорил в основном Туголуков. Конечно, о работе своей. О работе главного инженера комбината по технике безопасности. Олимпиада вежливо слушала. Иногда для разрядки Георгий Иванович вворачивал не совсем приличный анекдот. Смеялись тогда уже оба.
Всегда внезапно, как припираемый в туалет, убегал на почту, оставляя Олимпиаду на скамье одну. Однако возвращался быстро и с извинениями. Объяснял, что нужно было срочно позвонить в город. Олимпиада догадывалась – кому. Но почему-то Георгий Иванович о сыне своем и бывшей жене ничего не говорил. Сама же Олимпиада расспросить о них не решалась.
Шли, наконец, к спальным корпусам и столовой, проглядывающим сквозь свисшие косы берез. Или обедать, или чтобы просто отдохнуть каждому у себя.
…В редком березнячке он торопливо возился с брюками, с ремнём. Она закинуто лежала на траве. У неё были очень белые, как намелованные столбы, ноги. Он упал на них, мало что помня потом…
