Увидав его, Олимпиада сразу хотела повернуть назад, на улицу. Но переборола себя. Пошла с сумкой к подъезду.
Фантызин подлетел:
– Ну как там наш жеребец?
Олимпиада остановилась. Смотрела на приплясывающие ножонки в модно мятых светлых брючках. Перевела взгляд на чёрную стильную рубашку с коротким рукавом.
– Вот что, Фантызин. Больше не приходи. Больше ты в мою квартиру не войдёшь.
– Это почему ещё? – перестал кривляться Фантызин.
– А потому, что когда Горка поправится, мы будем жить вместе. Вот почему!
Глаза Фантызина разом потемнели. (Так темнеет кипяток, когда в него вбросят кофе.)
– Ты пожалеешь, сука, что сказала эти слова.
Он повернулся, пошёл. Солнце тут же выглянуло из-за облака, бросило много лучей вниз – и стало казаться, что по двору уходила, злобно полоскалась одна только стильная чёрная рубашка с коротким рукавом: и руки, и ноги, и голова из неё – исчезли!
– Давай, давай, Грузок, шагай! – не очень уверенно выкрикивала женщина, почему-то обмирая сердцем.
Уже на другой день мимо «Колоса» пролетела лихая бандочка пацанёнков, смела, переломала газетный столик Олимпиады. Досталось и сбитой с ног владелице. Получила два пинка. Правда, по мягкому месту.
Конкурентка Кунакова суетилась, поднимала плачущую Олимпиаду, у которой голые ноги из-под задравшейся юбки елозились, никак не могли найти опоры под собой.
– Милицию надо, Липа, милицию! – восклицала Кунакова. С белым накрашенным лицом своим. Как перепуганный клоун.
Вечером прозвонил телефон:
– Ну как, дорогая, понравилось?..
– Я в милицию заявлю, негодяй! Слышишь?! – закричала было Олимпиада. – Я…
– Ха-ха-ха! – словно покатилось вниз по лестнице. И застукали короткие гудки.
7. Ванна с печальной водой
Когда начинался утренний обход и возникал Кузьмин с медсестрой Зудиной – все сразу ложились на свои кровати.
Все смотрели в потолок. Каждый ждал своей очереди, каждый думал, как получше рассказать врачу о сегодняшнем своём самочувствии, о новом пугающемсимптоме.
Кузьмин всегда начинал осмотр с левого ряда, от первой кровати у окна, где лежал почему-то всё время спящий старик. Очень длинная Зудина склонялась и будила его. Старик сразу садился и столбиком застывал на кровати. Глаза его словно и не спали только что – были той девственной стариковской голубизны, в которой не проскальзывала ни единая мысль. Кузьмин черкал его иголкой по животу, по рукам, по икрам ног, и старик снова ложился и засыпал.
Врач переходил к следующей кровати, уныло слушал о
