— Паша, Паша, Паша, — Полина внезапно выгнулась, руки ее беспокойно заметались по сиденью, он перехватил одной ладонью, чтоб не отвлекали, уперся другой в дверь машины над их головами, и начал двигаться совсем уже бешено. Потому что она так хотела. Требовала. И он так хотел. И кончил за секунду до нее, и продлил свой кайф ее оргазменными сжатиями, ее стонами, ее судорожным изгибом шеи. И это настолько вкусно, настолько невозможно пряно, сладко, тяжело и остро, что даже и слов нет, чтоб это все описать. И мыслей в голове нет, чтоб их связать. И не надо ничего связывать, вот не надо. Надо только целовать, уже нежно, уже мягко, измученные губы, мокрые от пота виски, нежную шейку, только шептать всякие утешительные глупости, чтоб дать понять, насколько ты в кайфе. От нее.
И получать в ответ награду, ее еле слышный сладкий голос, повторяющий его имя:
— Паша, Паша, Пашаааа…
— Бегать не надоело тебе?
Носорог выпустил струю дыма в приоткрытое окно, откинулся на сиденье, лениво перебирая мои волосы. Я лежала у него на коленях, и вид мне снизу открывался невероятно притягательный. Широкая, поросшая негустым темным волосом грудь в расстегнутой рубашке, мощная шея, подбородок небритый. Лицо, словно высеченное на барельефе, жесткое и грубоватое. С неожиданно чувственным изгибом губ. Тело предательское, казалось бы, полностью удовлетворенное Бог знает, на сколько времени вперед, опять несильно дернуло сладкой судорогой от низа живота и в ноги. Пальцы в моих волосах замерли, затем продолжили свою ненавязчивую ласку. Хитрый Носорог! Поймал мою реакцию.
Но не заострил внимание. Значит, и в самом деле хочет поговорить. И я, как бы не была разнежена и мало на что способна, но все же не могла этот момент упустить.
— Можно подумать, я специально… — пробормотала я, делая попытку сесть, но пальцы чуть сжались, показывая, что не стоит дергаться.
Ладно, Носорог, я поняла. Лежим дальше. Тем более, что мне это только в удовольствие. И пальцы его грубые, так ласково перебирающие мои волосы, слегка массирующие кожу головы… Мммм… Нежность какая, мягкость… Кто бы знал, что он на такое способен…
— А нет? Боишься что ли до сих пор? — голос его, тихий и спокойный, так мало похожий на недавний ревнивый рев, и еще менее недавнее хриплое бормотание, был намеренно ленивым и отстраненным. Нарочно. Нарочито.
И я это почувствовала. Поняла, что ждет. Правды ждет. Ну, раз так хочет…
— Боюсь.
Рука в моих волосах замерла. Взгляд не опустился. Никакого волнения. Затяг, вдох. Выдох в окно.
