И угодила к нему в постель.
Попыталась вывернуться, отказаться, написала заявление, чтоб уже окончательно.
И оказалась в его кабинете на диване с раздвинутыми ногами, окончательно потеряв к себе всякое уважение…
Дальше — больше…
И сейчас. Сейчас ты тоже теряешь все, Полина. Себя теряешь. Опять. Опять! А он едет, рулит себе и даже не разговаривает с тобой, не считает нужным. Зачем ему с тобой говорить? Кто ты такая?
Смотрит перед собой. Спокойно, сосредоточенно. И руки его на руле сильные, жилистые, черным волосом поросшие, и там, выше, под подкатанным рукавом, начинается татуировка, обычная, бойцовская, осталивший зубы тигр в сполохах пламени. А на спине — Носорог. Огромный, бегущий на тебя, раздувающий мощные ноздри и сверлящий черными страшными глазами.
И, когда он двигается, потягивается, Носорог на его спине тоже двигается. И словно смотрит. В душу заглядывает. Как его хозяин. Тот, кто подчинил в себе зверя. Угомонил в себе, огромного и неустрашимого. Внезапно подумалось, что хотела бы я посмотреть на его бой. Наверно, только так в полной красе можно было бы оценить, почему его так прозвали.
Если он все делает вот так вот, с напором, агрессией, мощью… То понятно, почему добился всего. Не устоять перед ним потому что.
И ты, Полина, это на себе испытала по полной программе.
Проехался по тебе Носорог, одним движением жизнь разрушил.
Все сломал, до основания развалил. И не заметил этого даже. Что ему твоя жизнь? Так, игрушка. Играет он тобой, а тебе сладко. Тебе горячо. Тебе хочется, чтоб не останавливался. И это ужасно.
Я смотрела на него, молчаливого, такого спокойного внешне, нервно оправляла юбку, словно защищалась. И вспоминала, не желая этого совершенно, как он задирал на мне эту же самую юбку у себя в кабинете, легко, быстро, как ноги раздвигал, нависал надо мной, лишая дыхания. Смотрел на меня, черными своими внимательными глазами, и жарко мне было, душно. Воздуха хотелось. А не было воздуха. Только он. Его напор, его жадность, его желание. Парадоксальным образом заражавшее и меня, мое тело глупое, которому так понравилось то, что с ним делали эти руки и эти губы. Я помнила, как страшно было. И как хотелось. До боли. До слез. До сумасшествия. А он знал. Все понимал прекрасно. И, когда он дотронулся до меня тогда губами, неизвестно, кто испытал большее удовольствие. Кого тряхнуло током сильнее.
Пересохли губы.
И зачем ты это вспоминаешь, Полина? Зачем вообще думаешь о этом? И смотришь на него зачем? Наваждение какое-то. Гипноз. И ты в этом уже. Утонула ты. Дура ты, дура… Не умеющая ни себя сдержать, ни себя спасти… Пропала ты, Полина…
