И Паша такого кайфа не испытывал, эмоциональной такой отдачи. И за одно это надо сделать все, чтоб попридержать казачку подольше рядом. Вот еще ей бы теперь это вдолбить. Кстати, хорошее слово. Вдолбить. И идея — тоже. Вдалбливать так, чтоб голова отключилась.
Потому что, если женщина включает мозг, то ничего хорошего обычно не происходит. А значит, что? Правильно, надо, чтоб ей этого делать не приходилось.
И то, что она бегает, хотя явно хочет его — еще один признак того, что женщине думать вредно. А ноги раздвигать полезно. Убежала опять, надо же…
Думает. Прикидывает. Цену набивает, не иначе.
Ну, он не жадный, заплатит.
Догонит только.
И сразу заплатит.
Ей понравится.
Весь день пролетел в рабочем угаре, но Паша, привыкший и любящий работать, словил от этого кайф, успокоился и пришел в доброе расположение духа.
И решил пока что не форсировать. Не передавливать.
Ну, бегает пока от него коза-казачка. Пусть побегает. Не денется никуда.
Может, за пару дней как раз мысли из головы дурные выветрятся. Соскучится, может, обдумает все.
Нападать, напирать — это, конечно, хорошо и правильно, но в этом случае Паша ощущал, что надо переждать в засаде. Чуйке он привык доверять, поэтому решение принял единственно верное.
И спокойно погрузился в работу, которой всегда было дохренища.
А вечером Паша поймал обнаглевшего вконец Батю за приставанием к секретарше. Ну как, приставанием… Подарок припер ей, судя по коробке, что-то из брендов ювелирных. Сонька, краснея в цвет волос, отказывалась, аккуратно отпихивая от себя пальчиками красную коробочку, а Батя, согнувшись возле ее стола в три погибели, и расставив лапы так, чтоб полностью окружить смущенную девчонку, что-то убеждающе гудел в розовое ушко.
Паша скривился, кивком пригласил Батю за собой, вниз, в зал, оборудованный специально для директорского состава.
И там, наконец-то отвел душу, вбивая в обнаглевшего подчиненного основы субординации.
Батя, конечно, уворачивался и даже пару раз удачно, так, что Носорогу пришлось немного ускориться, но в итоге пропустил-таки слева в челюсть.
И повалился, сдавленно хрюкнув.
— Поддавался, сука? — спросил подозрительно Паша, присев возле неподвижно лежащего на татами тела.
— Нихераааа… — прохрипел Батя, принимая предложенную руку и вставая. — Вот ты Носорог, бля. Хватку вообще не теряешь…
— Теряю, раз ты меня не понимаешь с одного раза, — ответил Паша, откручивая крышку с бутылки с водой.
— Паш… Ну нравится она мне. Очень. Почему нет? — Батя, тяжело отдуваясь, потирая набитое плечо и осторожно двигая челюстью, сел на скамейку, глянул на своего директора неожиданно неуступчиво.
