— Иди сюда, — сказал Паша, уже понимая, что инициативы не дождется. Да нахер ее, инициативу.
Сграбастал подавшуюся к нему женщину, расположил спиной к себе, между ног, упер член в спину, кайфуя от того, как она вкусно вздрогнула, осознавая, что это там к ней прижалось. Провел руками по плечам, мягко, стараясь, чтоб не напугать, чтоб расслабить. Положил одну ладонь на горло, она сглотнула, подалась послушно на его грудь.
— Не напрягайся.
Выдохнула, ощутимо пытаясь расслабиться. Но тело под его пальцами все еще было напряженным. Нет, так дело не пойдет. Нахер ему бревно?
Силой повернул за подбородок к себе, наклонился, попробовал губы. Мягкие такие, дрожащие. Податливо раскрывшиеся. Сразу же, невыносимо остро, прострелило в паху, прям ощутимо, Паша не выдержал, ерзнул членом по спине, запуская волну по джакузи. И погружаясь в нежный рот сильнее, настойчивее, с напором и властью. Она отвечала. И, что особо торкало, все активнее и ярче. Закрыла глаза, оперлась рукой на его грудь мокрую, чуть развернулась, так, чтоб полубоком, чтоб ему удобней было обхватывать, сминать, до груди добираться. А Паша и воспользовался этим предложением сразу же. Потому что не дурак, такой шанс упускать. Когда завелась, горячая такая, сразу, с полоборота. И прикольно это, нравится очень. И кожа ее под пальцами, нежная-нежная, такая, что страшно касаться, ощущение такое, что поцарапает лапами своими, и так нихера не нежными, а теперь, когда постепенно крыша съезжает, все более настырными. И мечется где-то в голове остаток мысли, что надо бы поаккуратнее, и так места на нет живого нет, но мысль эта идет нахер, а руки сжимаются сильнее, добиваясь стона. Не от боли, нет!
И терпеть больше невозможно, поэтому Паша легко приподнимает за попку свою добычу, за которой он сегодня охотился, из-за которой дрался с другими зверями, и от этого всего еще более желанную и сладкую, и аккуратно, прямо вот так вот, спиной к себе, насаживает на член. И застывает на месте, чтоб не кончить сразу же. Потому что ведь помнил, какая она классная, какая маленькая, как девочка, но все равно ощущения словно новые, словно не было ночи бешеной, и дневного сладкого траха в кабинете на кожаном диване.
А она, Полина-казачка, выдыхает так тихо и в то же время возбужденно, неосозанно сжимает его внутри, что хочется завыть: "Погоди, бля! Погоди! Не двигайся! Сука, кончу же сейчас!"
От одного вида охеренного пухленькой жопки, выглядывающей из пены, от позвонков тонких, хрупких на худенькой спине, от шеи, запрокинутой, словно просящей, чтоб взял за нее, сжал немного, показывая свою власть, свою силу. Свое желание.
