Паша между тем продолжал разговор с отморозками.
— Под кем ходите? Под Вовой?
Кивнули.
— Привет ему от меня передайте.
Мотнул головой мне на выход, как совсем недавно, у офиса.
И в этот раз я без вопросов вообще пошла. Быстренько так, ровненько. Ленку-дуру вперед себя толкая для безопасности, чтоб опять не утащили утырки какие-нибудь.
Паша пошел за нами, у входа обернулся:
— Я там вашего одного помял, нечаянно. Не споткнитесь.
И вышел.
И до самого выхода молчал. Возле машины опять закурил, оглядел мою жалкую фигуру, Ленку с поплывшей косметикой, сжал зло губы. Сел за руль, не открыв даже нам двери. Ну ничего, мы сами справились.
До дома ехали молча. Ленка, напуганная до полусмерти, тихо всхлипывала на заднем сиденье. Я сидела рядом, гладила ее по голове, понемногу отпуская стресс. И ловя настойчивые взгляды Паши в зеркале. Вполне однозначные.
Да понимаю я все.
Понимаю.
Дай только сестру в чувство привести.
— Лена, Лена послушай, — тихо заговорила я, вытирая черные потеки туши с мокрых щек, — иди домой. Умойся. И садись, сука такая, делать курсовую!
Последнюю фразу я проорала, уже не сдерживаясь. Паша только хмыкнул одобрительно. Ленка сразу замерла, перестав плакать. И кивнула. А потом перевела взгляд на Носорога, который, притормозив возле нашего подъезда, опять закурил.
Я открыла дверь, поймала предупреждающий черный взгляд, отвернулась.
Не надо меня гипнотизировать. Я все поняла. Поняла я.
Вышла вместе с Ленкой, толкнула ее к двери подъезда. Она обернулась на меня, обняла порывисто, зашептала:
— Поль, Поля, это кто вообще? Он страшный такой, Поль… Страшный… Не садись к нему, пошли домой, дверь закроем и все… Поль, не надо, я дура, дура, Поля, прости меня! Не надо, не надо из-за меня…
— Лена, домой иди. — Я не поворачивалась, но взгляд черный чуяла спиной, — меня не жди. Делай курсовую. И из дома не ногой. Только в институт, если до утра не вернусь. Поняла меня? Поняла?
— Да, да… Поль…
Она всхлипнула опять, но я открыла дверь, затолкала ее внутрь и с силой закрыла.
И постояла так какое-то время, собираясь с силами. И ощущая, как черный внимательный взгляд ощупывает, касается, трогает уже совершенно однозначно и нетерпеливо.
Принуждает.
— Да иду я, — пробормотала я, опять чувствуя, как ноет все тело в предвкушении, и не желая этих рабских ощущений, — иду.
Повернулась и пошла к черной машине, водитель которой даже не вышел, в полной уверенности, что теперь никуда я не денусь от него. Сама приду и сяду.
