И лишь когда начало светать, рэта уверенно узнала место.
— Вон та елка с двойной макушкой! Это точно здесь!
Больше той ночью волчьего воя они не слышали. А когда выбрались на высокий берег, стало ясно, что она не ошиблась: там были отлично видны старые кострища. У одного даже лежало бревнышко, чтобы можно было удобно сидеть у огня. А чуть в стороне Шеддерик увидел обветшавший шалаш. Наверное, в нем монахини и ночевали.
— Остановимся здесь, — решил Шеддерик. — На пару часов, вам надо высушить обувь. Да и отдых нам с вами не помешает. Займусь костром.
Рэта кивнула. Но в стороне не осталась — принялась деятельно обдирать кору с ближайшей березы, а потом — ломать мелкие сухие ветки, которых всегда много у елок под пышной кроной.
Пока Шеддерик сооружал что-то вроде фитиля из пороха и пыжа, она успела приволочь несколько высохших на корню молодых елочек, ствол можно обхватить пальцами одной руки. Такие даже рубить не надо — дернул посильней, и вот уже она у тебя в руках. Что же, это тоже топливо. Хотя сгорят они очень быстро.
— Отдохните, — попробовал образумить ее Шеддерик. — День был тяжелый, и завтра будет не легче.
— Когда двигаешься, — рассудила рэта, — не так холодно. Если сейчас сяду, то окончательно замерзну.
Она еще прогулялась по поляне, принесла откуда-то несколько расколотых, серых от времени поленьев.
Так что, когда огонь, наконец, был добыт, его нашлось, чем накормить. К тому времени небо на востоке совсем посветлело, вот-вот должно было показаться солнце.
Чеора та Сиверс наконец угомонилась, села поближе к костру и протянула к нему заледеневшие руки. Дым потянулся к небу, и это было нехорошо: дым могли заметить враги.
Однако тут уж — ничего не поделаешь. Без огня они не смогут продолжить путь.
Она сидела, прикрыв глаза и распрямив усталые ноги…
Кстати о ногах.
Огонь — это полдела. Главное — высушить одежду и обувь. А для этого надо бы эту самую обувь снять…
Впрочем, стоило окликнуть, девушка как очнулась. Увидела вбитые у огня колышки для сапог и сухую дощечку — чтобы не ставить ноги на холодную землю.
Почему-то вместо благодарности нахмурилась:
— Не стоило, благородный чеор. Я могу сама о себе позаботиться.
Ну, надо же, сколько гордости. И глупости. Тем более что когда прихватило по-настоящему, от плаща-то она не отказалась. Значит, устала еще не смертельно. В конце концов, он всего лишь должен доставить ее в Тоненг живой и желательно — здоровой. Развлекать и спорить — совершенно не обязан.
