– Бабуля! Ты не дожила до вот этого всего!.. – развела вдруг руками.
Получалось, что как бы показывала тесное помещение два на три, уставленное старомодными шкафчиками. Да, заехать заехала, но ни к чему здесь не притрагивалась. Но имела-то в виду себя! А не так и выглядевшую нежилой квартиру. Я! Жалкая и никому не нужная и здесь пряталась ото всех.
– А от себя не спрятаться!.. – моя пьяная голова мотнулась и склонилась к груди.
Вот! Зачем вспомнилась теперь еще и неудавшаяся карьера? Добить меня память решила? А я окончила театральное училище. Лучшая в группе была! А в итоге? Играла теперь второстепенные роли. Кому-то доставались образы красавиц и умниц, авантюристок и прохиндеек, мне лишь простых тружениц. А во мне же столько нерастраченного жара!..
– Эх! И влюбиться не смогла!.. В смысле, влюбить в себя по-настоящему. Да, так… точно. Все берегла пыл. И добереглась. На Глеба вперед меня свой жар выплеснула сестрица. И так, что даже получилось забеременеть. Черт, у меня родится племянник или племянница в новом году от моего бывшего мужчины. Мрак! Не хочу этого нового года! Ох, как душу-то печет!
Нестерпимое удушье заставило подняться. Пошла к окну, а походка-то вышла та еще: меня чуть ни кидало от тумбы к тумбе. Но я сжала зубы и преодолела… полтора метра до подоконника. Дотянулась и дернула на себя форточку.
– Мало! Не чувствую совсем воздуха… один смрад.
Старая оконная рама имела две ручки, и нижняя открылась довольно легко, а вот верхняя…
– Черт! Краска застыла, что ли?
Придвинула со скрежетом табурет и взгромоздилась на него. Дерг-дерг, вроде створка начала поддаваться…
– Вот оно… свобода!
И зачем взгромоздилась на подоконник? Для чего начала жадно глотать стылый воздух?
– Ха-ха-ха! – рассмеялась пьяно и хрипло, но продолжала и продолжала захватывать жадным ртом зимний воздух. Уже не просто дышала им, и не могла надышаться, а я его как ела и не могла наесться. И продолжала тихо посмеиваться.
Некоторые говорят, что смешинка в рот попала. А мне попадались снежинки. Большие. Они таяли на языке и оставляли ощутимую холодную влагу. И я зажмурилась. Чтобы чувствовать только зиму. И не видеть с высоты пятого этажа того мужика, что шел по улице и тащил в свой дом, семье, разлапистую ель.
– Я одна… Ну и пусть!
Хотела только махнуть рукой на «ну и пусть». А нога, возьми, и соскользни. За окно. И меня выбросило за черту этой жизни…
Нога поехала, и устоять на краю не получалось. Маши не маши руками, а тело начало неумолимо соскальзывать вниз, в пустоту. Морозный воздух как сгустился вокруг, но за него не ухватиться, на него не опереться. И в досягаемости совсем ничего, что могло спасти от падения. Был еще, правда, снег. Мои расширившиеся глаза в него так и вцепились. Снежинки будто бы увеличились в размере и количестве, словно переполошились и начали не падать или парить, а подниматься вверх. Но толку! Я же летела… вниз, и, как никогда, чувствовала тяжесть своего тела.
