При Карле XI и при Карле XII протестантские богословы и университетские "философы" Швеции обосновывали неограниченность королевской власти и ее "божественное" происхождение в таких не знающих удержу раболепных выражениях, какие редко где в Европе встречались. Шведское лютеранство в этом смысле оставило далеко за собой Боссюэта и других католических "святителей" времен Людовика XIV{18}. Любопытно, что оппозиция в лютеранском духовенстве Швеции против церковных "каролинцев", прислужников королевского самодержавия, стала сколько-нибудь заметной уже после Полтавы, хотя политические государственно-правовые основы неограниченной монархии только после смерти Карла XII получили сокрушивший их удар.
Фигура Карла ХII с давних пор приковывала к себе внимание историков, публицистов и философов-просветителей вроде Вольтера, пытавшихся дать разгадку психологии этого человека, сыгравшего такую роль в истории своей родины.
Он был очень молчалив и не делился почти никогда своими мыслями и планами даже с теми, кому очень доверял, судя по той роли, которую они в его царствование играли. Ни Реншильд, ни Левенгаупт, ни граф Пипер, ни Гилленкрок, ни даже льстецы и фавориты вроде Акселя Спарре не могли похвалиться, что король совещается с ними не только по существу основных своих политических планов, но даже относительно непосредственных стратегических задач, решение которых он поручал им нередко в последнюю минуту. Его штаб к этому настолько привык, что подобное поведение короля перестало уже в конце концов удивлять генералов. Каково объяснение этой замкнутости? Известно было, как опасался король болтливости своих и шпионства чужих. Знали также о невероятной гордости и самоуверенности Карла, о его твердой вере в свой гений и в свое счастье и догадывались, что он не желал советов и не нуждался в них, во всяком случае ему казалось, будто он в них не нуждается. Но было и еще одно обстоятельство, которое тоже могло иметь в данном случае значение. В Карле XII всегда сидел отважный азартный игрок, в нем, законном монархе, наследнике прочно занимавшей шведский престол династии, жила душа искателя приключений, авантюриста широчайшего масштаба, его славолюбие было особого характера: хотя ему очень приятно было бы приращение своих территориальных владений, но еще более льстило ему, когда его свита и армия восхищались самыми отчаянными его поступками, абсолютно ненужными, не имевшими и тени смысла выходками, когда он ставил на карту свою жизнь, свою свободу, все достигнутые успехи, все будущие надежды.
