— Да ты и правда луд, — зло, сквозь зубы выплюнула Ия.
И хуже всего не то, что её аж колотило от злости, а то, что она всё ещё чувствовала на своём теле его сильные руки, ещё задыхалась в его объятиях, его поцелуй ещё дышал на её губах и, стоя рядом с ним, она никак не могла избавиться от этого наваждения.
— А ты самая красивая, самая потрясающая, а теперь ещё и самая желанная женщина в мире, — коснулся он большим пальцем её губ. — Моя женщина.
— Нет, Марко, — вжалась Ия в стену, уворачиваясь от его руки. — Не твоя.
— Хочешь всё забыть? — усмехнулся он. — Хочешь жить дальше, как ни в чём ни бывало? Уже не получится, Анастасия Павловна.
Ия сглотнула, но ничего не ответила. И когда его рука легла на затылок и подтянула её к себе, уже даже не сопротивлялась.
— Ты — моя! — сказал он, обдавая губы горячим дыханием. — Моя и точка!
А потом отпустил.
— А сейчас ты будешь есть салат, что дети нарезали специально для тебя. Пить чай, что для тебя заварила Натэлла Эдуардовна. И думать о том, что ты имеешь право быть любой. Смешной или расстроенной, испуганной или смелой, уставшей, злой, несправедливой. Имеешь право ошибаться. Как и все. Но ты важна такой, какая есть. Помни об этом. И ни для кого не меняйся. Если спросят, скажи детям, что у меня появились срочные дела, — развернулся Марко и пошёл.
— Луд! — окликнула его Ия и показала на дверь. — А ты?
— А я… просто чистильщик бассейнов, — даже не усмехнулся он и пошёл прочь.
Ия смотрела на его спину и не могла двинуться с места.
У неё было странное чувство, что она ещё ничего не приобрела, но уже всё, всё потеряла.
Глава 30
И другое чувство ещё более странное, что словно навалилось каменной глыбой и ни для чего больше не оставило места: ей вдруг стало всё равно.
Ни стыда, ни сожаления, ни раскаяния, ни боли, ни страха. Ничего. И она понимала, что это, скорее всего, лишь инстинкт самосохранения, и спасительное безразличие временное. Но приняла этот дар своего организма и запоздало подействовавшего снотворного как нечто само собой разумеющееся.
Как приняла и заботу домочадцев.
Первый раз за последние — даже не вспомнить сколько лет — Ию накормили. И она даже не убрала за собой посуду. Просто взяла кружку с чаем, вазочку с конфетами, книжку, первую попавшуюся, что давно купила, но так ни разу и не открыла. И поднялась в свою «каморку на чердаке».
Распахнула окно. И вдохнув тёплый, и словно стоячий воздух — такой за окном был штиль, — с таким же равнодушием приняла неизбежность грозы, призрак которой уже витал в сером мареве неба, как и своё разочарование. Во всём.
