"Бокезцы, узнав, что ныне... они уступлены Франции, которой владычество лишает их торговли, свободы и благосостояния, погружены были в мрачное уныние. Австрийское правительство" по одному сомнению в приверженности к России, притесняло знатнейших граждан. Один из них решился возвысить голос и в воскресный день сказал народу: "Пробудитесь от бездействия, уныние не прилично вам, братия мои! Мы стоим на краю гибели; бездна под ногами нашими! Отечество в опасности, одна стезя остается нам к свободе, меч и храбрость ваша покажут вам ее". Все бывшие в церкви, с отчаянием в сердце, с чувством жаркой любви к отчизне, поклялись умереть или избавиться от власти французов. Клики: "Кто есть витязь! К оружию, братия!" мгновенно ободрили упадший дух. В несколько часов, подобно быстротекущему пламени, все вооружились, даже в самой крепости Катаро в присутствии австрийского губернатора ударили в набат и объявили ему, что весь народ единодушно готов защищать вольность свою до последней капли крови. Не одна преданность к России, но польза общая и частная были причиною сего удивительного единодушия; нужно было только показаться российскому флагу, и весь народ вооружился, не было ни одного, который бы остался покойным или был противного мнения, и никто не сомневался в покровительстве российского императора. Многие бокезцы, служившие в нашей службе, более других желали сей перемены. Начальники же коммунитатов Ризанского и Кастель-Нуовского граф Савва Ивелич и граф Георгий Войнович наиболее оказали усердия и готовности к освобождению своего отечества. Отставной генерал-лейтенант граф Марко Ивелич, уроженец Ризанский, живший в доме своем как частный человек, по прежним поручениям в звания доверенной особы при Черногории, имея уважение и не действуя [258] лично, вероятно, мог также принимать участие в столь смелом предприятии своих сограждан"{11}.
Таким образом, энтузиазм населения при высадке сенявинских моряков был бесспорен.
Казалось бы, все обстоит очень хорошо. Мало того. Прибытие эскадры к далматинскому побережью благотворно подействовало и на турок, даже на неукротимого Али-пашу: "Известный вам визирь Али-паша, который даже своего государя мало уважает, гордость свою весьма понизил", и вообще "соседственные турецкие начальники тотчас переменили со мной обхождение"{12}.
И вдруг, как гром среди ясного неба, падает удар: вернувшись из Боко-ди Каттаро на остров Корфу, Сенявин получает там 27 марта повеление Александра бросить все и уходить со всеми военными и транспортными судами в Россию, к черноморским портам!
