Брандт прервал его мысли:
— Наши усилия не напрасны, Ахим, мой отец, и Адам, и все другие погибли не напрасно. Германию никогда не удавалось уничтожить, всегда находились люди, охранявшие национальное достоинство нашего народа от недочеловеков. А теперь нам завещано вести поверженную Германию к новой победе, такова наша цель. Рейхслейтер Борман сегодня назначил меня руководителем северной группы «Вервольфа». Ночью я уезжаю из Берлина. Наши подпольные действия против западных держав прекращаются. Понимаешь, что это значит? Мы собираем силы и в один прекрасный день наносим удар по большевикам — возможно, совместно с американцами. Изгоняем русских из Германии. Ну как, это тебе нравится? Веришь, что Германия будет великой и могущественной державой?
Радлов медлил. Он слишком свыкся с мыслью о смерти и вошел в роль трагического героя. Теперь ему трудно было возвращаться к жизни. Неужели жизнь снова обрела смысл? Удастся ли действительно возродить великую и могущественную Германию? И он коротко ответил:
— Вероятно, ты прав.
— Слушай, — Брандт наклонился к нему через стол, — у меня есть для тебя задание, приказ. Ты останешься членом гитлерюгенда, ты…
В эту минуту, перекрывая шум в зале, раздался голос из репродуктора. Громко, угрожающе он начал передавать последние известия: «Сегодня вечером в сражающейся имперской столице Адольф Гитлер принял члена гитлерюгенда Иоахима Радлова из Вергенштедта. Семнадцатилетнему юноше фюрер собственноручно вручил Железный крест второй степени за уничтоженный им в бою на Хафельском мосту русский танк…»
Депутат рейхстага Отто Брандт сердито выключил приемник своего «мерседеса». Он надеялся услышать в последних известиях сообщение о своей собственной смерти. Но о нем ничего не сказали. Он был разочарован, страдало его тщеславие. Разве за все годы, отданные им «движению», он не заслужил некролога? Но, видно, в Берлине смерть старого борца и депутата рейхстага не воспринимали столь трагично, по всей вероятности, там больше дорожили живыми, мертвых и без него хватало. А ведь приятно было бы, посасывая сигару, услышать, каким ты был выдающимся человеком. И этого удовольствия его лишили. Кстати, верховное командование вермахта, видно, не знало, где проходит линия фронта. Кроме сообщений о боях за Берлин и Бреслау радио передавало лишь призывы держаться до последнего, а они были для Брандта сейчас совершенно бесполезны. Еще что-то говорилось о юноше из гитлерюгенда, подбившем танк, родом из Вергенштедта, который депутат Брандт сегодня покинул. Как, бишь, его зовут? Радлов, да, Иоахим Радлов. Имя показалось ему знакомым, и он подумал: «Возможно, кто-нибудь из друзей Губертуса? Во всяком случае, мальчик доказал свою отвагу, и если все мои фольксштурмисты из Вергенштедта будут так сражаться, тогда — и при этой мысли он вдруг звонко рассмеялся, — тогда меня еще, быть может, наградят посмертно Рыцарским крестом…» Но сегодня утром, когда фронт приблизился к городу, его люди выглядели далеко не такими отважными. Всю ночь Брандт провел в ратуше, на командном пункте фолькештурма, ожидая приказа выступать. Только в три часа утра позвонил гаулейтер и рявкнул в трубку:
