Невольно Стрэттон закрыл глаза и отшатнулся, а когда снова открыл их, картина исчезла.
— Просто игра света, — почти свирепо прошептал он. — И воображение. И те сны, что у меня нынче были.
Но избавиться от видения этих смеющихся глаз он уже не мог. Словно защищаясь, он попробовал снова встать на то место, с которого увидел картину, но солнце уже сместилось, и ему это не удалось. Он долго стоял, глядя на размытую, насмешливую тряпку, пытаясь понять бушующие внутри чувства. Затем, почти виновато вздрогнув от шагов Джейн в коридоре, он стряхнул с себя странное оцепенение.
— Просто усталость, — сказал он себе. — Обеспокоенность. Я не должен допускать это… — он собирался сказать «болезненное», но его настроение не было болезненным. Оно было ужасным. Забавно, что дикие истории того негра разбудили в нём такие преступные мыслишки, в существовании которых он никогда бы не признался даже самому себе. — Ты не думал об убийстве. Ты не позволял себе настолько ненавидеть людей.
Впрочем, это же не настоящее убийство. Гобелен-ловушка — это просто невежественное суеверие. На самом деле, он не видел ту картину. Там ничего не было. Но мысли оставались, он не мог их отринуть, ему хотелось, чтобы что-то в этом было.
— Нет, не хочу! — Стрэттон сжал ладонями виски. — Джейн не так уж и плоха. Просто эгоистичная и глупая. Я должен остановиться прямо сейчас. И вообще, я же женился на ней. Я должен жить дальше.
На гобелен он больше не смотрел. Но, выходя из комнаты, внезапно подумал: «Если то, что сказал негр, было правдой, то это не будет убийством. Нет тела — нет дела!» Он повторил это вполголоса.
Джейн смотрела на него через стол, подобно фарфоровой кукле, завёрнутой в персиковый атлас.
— Дик, — произнесла она прежде, чем он успел сесть, — мне нужны деньги.
— Но, Джейн, я же дал тебе…
— Они кончились. Я потратила их на платье для приёма у миссис Лиделл, но теперь мне нужно другое.
Стрэттон отложил газету.
— Почему, Джейн? — вопросил он.
— У Элис Келли есть такое же. Я просто не могу надеть его на приём.
— Тогда надень что-нибудь ещё.
— Дик! Ты прекрасно знаешь, что у меня нет…
— Неважно, — устало сказал он. — В этом месяце я больше не могу дать тебе ни цента. Ты меня обчистила.
Джейн поджала губы, и её голубые глаза потемнели от гнева.
— И это называется благодарностью! — выкрикнула она. — Я изнуряю себя, пытаясь сделать, чтобы твой дом не походил на свинарник. Я стараюсь выглядеть пристойно, выходя на улицу. И ты ещё называешь меня экстравагантной! Ну, если гордости нет у тебя, то уж у меня она есть. Я не позволю этим женщинам смеяться над нами за нашими спинами, только из-за твоей скупости.
