Попытка добавить в строение общества таких агентов как микробы и их исследователи – вовсе не простое задание. Если читатель до сих пор не убежден, то он может вспомнить неожиданные шаги, предпринятые тогда же политиками-социалистами, представляющими группы новых, опасных, недисциплинированных и взволнованных сил, которым также было необходимо выделить место, речь идет о массах трудящихся. Эти две силы имеют общую существенную особенность: они являются свежим источником силы для модификации общества, и их нельзя объяснить через состояние общества в то время. Несмотря на то, что эти две силы тогда еще были смешаны друг с другом (Rozenkranz, 1972), очевидным остается тот факт, что политическое влияние лабораторий Пастера было куда более глубоким, ощутимым и необратимым, поскольку лаборатории, никогда открыто не считавшиеся политической силой, вмешались во все мельчайшие подробности ежедневной жизни, такие как кашель, кипячение молока, мойка рук, а на макроуровне явились причиной изменения системы канализации, переустройства больниц и колонизации стран.
Такую трансформацию самой структуры общества никак нельзя определить посредством различий масштаба и уровней. Ни историку, ни социологу не удастся различить макроуровень французского общества и микроуровень лаборатории по микробиологии, поскольку с помощью последнего происходит переопределение и корректировка первого. Как я отмечал выше, позиционирование лаборатории не являлось неизбежным. Вполне возможно, что Пастеру и не удалось бы увязать свое исследование микробов с интересами множества его клиентов. Если бы он потерпел неудачу, тогда бы я согласился с сохранением различия уровней: тогда бы действительно существовали французские сельскохозяйственные, медицинские, социальные и политические интересы с одной стороны, и изолированная лаборатория в Эколь Нормаль с равнодушным ученым с другой. У Клода Бернара была такая лаборатория. Но его стратегия в корне отличалась от стратегии Пастера и тем более от стратегии Института Пастера, который всегда располагался таким образом, чтобы через его лаборатории проходили все коммерческие, колониальные и медицинские интересы с целью приобретения технологий, методов, продукции и инструментов диагностики, необходимых для развития соответствующих устремлений. Лаборатории устанавливались повсюду: в окопах на передовой во время первой мировой войны; в тропических лесах для сохранения жизни белых колонизаторов и их солдат; в хирургических покоях, ранее используемых в качестве ученических аудиторий (Salomon-Bayet, 1982); на заводах пищевой промышленности; в маленьких кабинетах врачей общей практики; на фермах и т.д. Дайте нам лаборатории, и мы сделаем возможной мировую войну без инфекции, мы сделаем тропические страны доступными для колонизации, мы обеспечим здоровье французской армии, мы увеличим численность и силу населения, мы создадим новые индустрии. Даже слепой и глухой аналитик не будет оспаривать тот факт, что подобные заявления являются «социальными» процессами, но только при условии, что лаборатории рассматриваются как места, в которых обновляются и трансформируются общество и политика.
