Сопротивление и сила воли мешают пробраться в мысли, поэтому Служба ломала тело: чтобы после без промедления и препятствий я могла вывернуть уязвимую душу. Теперь я должна действовать так же: все, что касается безопасности, нельзя оставлять невыясненным. Везти Темного через всю Империю и без того рискованно, чтобы еще сомневаться в собственных людях.
— Я не могу ответить вам, госпожа, — сказал и склонил голову, опустив плечи: и без моих слов и предупреждений все понял. Я смотрела на то, как вздымалась широкая грудь Киана, натягивая намокшую от пота лиловую рубашку, как за нами внимательно, но осторожно следили стражники. Конечно, они боятся меня — их право. Но Киан не боялся.
— Ты же знаешь, что пожалеешь об этом? — жалость я запрятала куда подальше. Пора принимать правильные решения.
— Знаю.
Я уважаю силу воли, которая не позволяет сжаться в комок ужаса и выдать все свои секреты, уважаю достоинство, которое можно удержать, даже опустившись на колени. Но Киан — раб и всегда им будет. Если прошлое недостаточно научило его следовать моим приказам, придется напомнить. Даже несмотря на доверие и уверенность в том, что его действия не несут для меня опасности. Или я ошибаюсь?
— Сними рубашку.
Этот приказ он выполнил быстро, сбросил рубаху на камни и наклонился вперед, встав на оба колена, опустив раскрытые ладони на камни. Они не дрожали. Солдаты за его спиной быстро нашли себе работу, спрятавшись за стреноженными конями, лишь бы не нарваться. Нет, не подходящее время чистить копыта и проверять упряжь.
— Лекс, кнут!
Я должна была исполнить приговор сама, но это был не чужой мне человек. Уже не чужой с тех пор, как четыре года назад я впервые за многое время почувствовала, как сломаюсь, если не спасу парня. Он сидел на коленях, спрятав от кнута надсмотрщика совсем еще девчонку в своих объятиях. Я увидела наказание случайно, когда после очередного допроса сбежала на край города, в бедные районы, где почти не было людей и можно было не опасаться встретить стражей Службы.
Я стояла, не в силах оторвать взгляд. Он не издал ни звука, столпившиеся рабы тоже затаили дыхание, с ужасом и не понятным мне предвкушением ожидая финала, гадая, когда непокорный раб наконец сломается. Тогда был единственный и последний раз, когда я позволила себе проявить жалость. И последний раз, когда Киан шел наперекор господам. До сегодняшнего дня.
— Киан, — позвала я. Он не отреагировал, но стоило попытаться.
