Среди американскихъ компаній, интересующихся электрической техникой, скоро прошелъ слухъ, что изобрѣтатель такой-то не въ своемъ умѣ. Нѣкоторыя изъ нихъ не преминули воспользоваться этимъ и захватили нѣсколько патентовъ, списавъ ихъ въ патентной конторѣ Вашингтона и предоставивъ Воробейчику искать свои права судомъ, если онъ хочетъ.
Человѣкъ большого роста, сидѣвшій рядомъ съ изобрѣтателемъ, тоже поднялъ голову и презрительно посмотрѣлъ на доктора Бугаевскаго. Лицо его было чисто выбрито и имѣло рѣзко очерченный классическій профиль, напоминавшій извѣстный бюстъ императора Траяна.
Это былъ Двойнисъ, котораго называли королемъ дамскихъ портныхъ въ городѣ Нью-Іоркѣ, не потому, чтобы онъ имѣлъ магазинъ дамскихъ модъ, а потому, что пятнадцать лѣтъ тому назадъ онъ, будучи рабочимъ въ портняжной мастерской, положилъ основу юніону заготовщиковъ платья.
— Что вы сказали? — спросилъ онъ рѣзкимъ голосомъ. Онъ выговаривалъ русскія слова съ горловымъ акцентомъ, измѣняя гласныя, какъ иностранецъ.
— Я говорю, что въ Ноксвилѣ лучше жить, чѣмъ въ Нью-Іоркѣ, — высказалъ Бугаевскій свою основную мысль.
— Да? — иронически переспросилъ Двойнисъ. — А скажите мнѣ, кто сдѣлалъ ноксвильскую землю?
— Я не знаю, — сказалъ озадаченный Бугаевскій.
— А я знаю, — сказалъ Двойнисъ тѣмъ же аггресивнымъ тономъ.
— Богъ сдѣлалъ ноксвильскую землю… Натура по-вашему, — прибавилъ онъ столь же презрительно. Натура вышла вмѣсто природа отъ англійскаго слова nature.
— А они что сдѣлали? — Онъ отнесся къ благотворительному комитету съ тѣмъ же неопредѣленнымъ, но всѣмъ понятнымъ мѣстоименіемъ. — Они сдѣлали фабрикъ!..
Дѣйствительно, ноксвильскія фабрики основывались при помощи того же благотворительнаго комитета, и, въ концѣ концовъ, фонды, которые были назначены на преобразованіе еврейскаго народа, направлялись на устройство такихъ же «выжималенъ пота», какія наполняли еврейскіе кварталы Нью-Іорка и Филадельфіи.
Двойнисъ, быть можетъ, былъ самымъ замѣчательнымъ человѣкомъ изъ всѣхъ, собравшихся въ этой комнатѣ. Его готовили съ дѣтства въ раввины, и все образованіе его состояло изъ тридцати томовъ талмуда. Въ Америку онъ пріѣхалъ двадцати-лѣтнимъ парнемъ безъ ремесла и безъ копейки денегъ и счелъ за особенное счастье, когда ему удалось, наконецъ, пристроиться къ швейной машинѣ. Америка его воспитала, сдѣлала изъ него человѣка, дала ему чувство собственнаго достоинства и культурный языкъ, чтобы защищать его. Когда двѣнадцать лѣтъ тому назадъ онъ затѣялъ бойкотировать мелкаго подрядчика, который слишкомъ грубо обращался съ своими портнихами, на него ополчились хозяева всѣхъ портняжныхъ мастерскихъ Нью-Іорка и Бруклина. Имя его было поставлено во главѣ чернаго списка опальныхъ, которымъ никто не долженъ давать работы, и ему приходилось жестоко голодать вмѣстѣ съ семьей, ибо у него уже тогда были жена и дѣти.
