Докторша молча вынула и подала ей три полудоллара, серебряныхъ, крупныхъ, очевидно, заранѣе припасенныхъ для этой цѣли.
— Только я ребенка съ собой возьму! — сказала Ѳеня, мимоходомъ, завертывая спящаго младенца въ старый ситцевый передникъ.
— Мамо! — окликнула она старуху. — Коли чоловикъ придетъ, вы покормите его!
— Угу! — попрежнему промычала Шешлянтиха.
Она съ ожесточеніемъ выкручивала своими длинными и костлявыми руками только что вымытую штуку бѣлья и была менѣе чѣмъ когда-либо расположена къ разговору.
— Ну, такъ и самъ найдетъ! — проговорила Ѳеня. — Небось знаетъ дорогу къ горшкамъ!
Ѳедоръ Брудный отличался прожорливымъ аппетитомъ. Въ тѣ рѣдкіе дни, когда Ѳенѣ приходило въ голову приготовить лакомое блюдо, этотъ огромный и мрачный мужикъ приставалъ къ ней, какъ ребенокъ, и таскалъ куски изъ горшка. Впрочемъ, Ѳеня не очень заботилась о разнообразіи своего стола, даже по воскресеньямъ, ибо ее слишкомъ занимали другія заботы. Но теперь, идя сзади докторши съ ребенкомъ на рукахъ, она съ нѣкоторымъ презрѣніемъ подумала, что эти барыни не годятся ни для какой работы, что онѣ не въ состояніи вымыть собственнаго бѣлья, ни приготовить угощенія для нѣсколькихъ человѣкъ гостей, которые случайно соберутся къ нимъ въ домъ.
Докторша, шедшая впереди, думала только о томъ, что ей предстоитъ тяжелый день. Она жила вмѣстѣ съ золовкой, и у обѣихъ было по трое дѣтей. Обѣ женщины жили дружно и работали, сколько могли, но раздѣленное бремя домашнихъ заботъ казалось не легче, а тяжелѣе. Дѣтская орава поднимала невообразимый гамъ, и, въ концѣ концовъ, каждой матери представлялось, что у нея не трое, а цѣлыхъ шестеро питомцевъ. Для постороннихъ посѣтителей весь домъ походилъ на дѣтскій пріютъ, гдѣ ползающіе, ковыляющіе или скачущіе мальчишки и дѣвченки попадались въ каждой комнатѣ и на каждой ступенькѣ лѣстницы.
III.
Домъ доктора стоялъ на окраинѣ фабричнаго городка. Это было довольно обширное зданіе въ два этажа съ аптекой впереди и мезониномъ подъ крышей. Докторъ выстроилъ его весь сверху до низу собственными руками къ немалому соблазну многихъ паціентовъ, которые все еще не разучились прикидывать вещи на европейскую мѣрку и никакъ не могли переварить, что тотъ же самый человѣкъ по вечерамъ надѣваетъ черный сюртукъ и засѣдаетъ въ собственной пріемной, а по утрамъ облекается въ синій балахонъ и прибиваетъ доски на крышѣ. Докторъ, однако, не обращалъ вниманія на пересуды. Онъ былъ мастеръ на всѣ руки. Даже надпись на мѣдной дощечкѣ у дверей, гласившая: «Докторъ Борисъ Харбинъ принимаетъ во всякое время», была вырѣзана имъ самимъ, и до сихъ поръ онъ тщательно чистилъ ее каждое утро особымъ краснымъ порошкомъ. Онъ былъ необыкновенно дѣятеленъ; въ свободное время онъ вскапывалъ и засѣвалъ огородъ, кормилъ птицу и даже исполнялъ всякую домашнюю работу гораздо проворнѣе женщинъ. Но въ Ноксвилѣ пока не было другого врача, и поэтому у доктора Бориса не было времени даже для того, чтобы выспаться по-человѣчески. Чуть не каждую полночь его будили и требовали къ родильницѣ, къ внезапно захворавшему ребенку или къ умирающему старику. Еще хуже было то, что докторъ Борисъ быстро пріобрѣлъ необычайную популярность въ Ноксвилѣ, и почти половина больныхъ старалась навязать ему роль свѣтскаго духовника и совѣтника въ запутанныхъ дѣлахъ. Почти противъ собственной воли онъ былъ посвященъ во всѣ ноксвильскіе секреты и принималъ дѣятельное участіе въ ихъ благополучномъ разрѣшеніи. Отъ него требовали, чтобы онъ мирилъ поссорившихся супруговъ, помогалъ найти вторую закладную подъ домъ или даже приданое для засидѣвшейся невѣсты.
