А с другой стороны, он – часть трудового коллектива, которого всегда будто бы чурался. Прежде товарищи просто косо смотрели, а сейчас уже открыто обвиняют в стукачестве. И ладно Кондрашка – пьяница и дурак. А если другие подхватит? Вчера кто-то что-то ляпнул, а сегодня уже весь цех болтает – так всегда происходит. А если снова дать задний ход и не выйти на стачку? Среди рабочих тоже имелись свои законы и правила, и им приходилось следовать.
– Да будьте вы все прокляты! – выругался Матвей. – Гадство-то какое! Что ж так с роднёй не повезло!
Встал и выключил светильник. Комната погрузилась во тьму. Только фонарь робко прокрадываясь тусклым отблеском во мрак помещения. Матвей, как был в одежде, так и завалился на кровать. Из-за стены просачивался глухой гул голосов, наверху кто-то ходил, кричал младенец. Дом, как всегда, дышал обыденным, монотонным бытом, жил чередой радостей и бед своих квартирантов. Стены его давно пропитались серостью повседневных разговоров, грязью нестиранных простыней, вонью пищевых остатков. Матвей лежал и смотрел в потолок. Он ощущал мир, что суетной теснотой толпился вокруг, давил безысходностью.
«Нет, я не предатель, – решил Матвей, – пойду со всеми, и будь, что будет. И пусть хоть одна сволочь попробует язык распустить. Убью гада! Совсем совесть потеряли. А жандармы… Да пёс с ними! Надо же иметь какую-то гордость. Иначе всю жизнь пресмыкаться можно».
Утвердившись в этой мысли, Матвей закрыл глаза. Сон пришёл быстро: усталость вяла своё.
***
Улица кишела людьми. Вокруг, куда ни глянь – серые бесформенные пальто. Они шли и скандировали лозунги, несли флаги, что красным и чёрным пламенем метались над головами, словно желая сорваться с древков и улететь в свинцовое небо. Радостные, взбудораженные люди разговаривали и хором что-то кричали. Народная река текла меж домами, а Матвей стоял истуканом и не понимал, что происходит. Куда идут? Зачем?
Мерные удары. Они звучали в глубине городских кварталов, вначале тихо, приглушённо, потом всё громче и громче. Матвей прислушивался, ждал. А люди шли, не обращая внимания. Наконец, грохотать стало так, что земля содрогалась под ногами, словно кто-то большой шёл по соседней улице. Медленно шёл, не торопясь. Стёкла дребезжали, асфальт ходил ходуном. В душу закрадывался ужас, и Матвей зашагал вместе со всеми, желая убраться подальше, пока не поздно. Постоянно оглядывался – никого, только серые пальто и яркие флаги. Колени дрожали, подкашивались ноги, которые ни с того, ни с сего стали ватными. Как же тяжело было ими двигать, как же тяжело ступать по колючей мостовой!
