− Не надо, − шепчет Танцующая Снежинка. − Не этот.
− Не шевелись, а то будет хуже.
− Я...
Она не может. Она не может.
− Я не знаю, что отсоединять! Я не мастер Ветра и Воды. − Голос кузины Луа балансирует на грани паники. Она делает глубокий вдох и сдается. − Я выйду. Попробую кого-нибудь найти. Или связаться с метеоцентром.
Нет. Пожалуйста.
− Не уходи.
Не бросай. Её всегда бросают − в темноте, где не за что уцепиться
− Так надо. − Кузина Луа трясет головой. − Пожалуйста, держись. Я вернусь. Обещаю.
Она вскакивает на ноги. Секундная заминка − и открывает дверь, задержавшись на пороге из-за повышенной температуры в коридоре, а затем уходит. Ушла.
Стены − белые, и давят всё сильнее. Слышится только пиканье приборов, которое сливается в единый пронзительный звук, разрывающий датчики. Почему их тоже не вырубили? Боль захлестывает и отступает, как дыхание, и Танцующая Снежинка не может шевельнуться и не может её прогнать. Она лежит бессильная, бестелесная, противостоя всему...
Она не может поддерживать аватар, но зачем он? Он пропадает − образ мамы, изгнанный безвозвратно. Мысли тверды, как алмазы, и нацелены на одно. Выжить. Она должна справиться. Выстоять. Она делала это раньше, так много раз. Она может...
Она одна, ей больно, и как бы она ни кричала о помощи, никто не придёт.
Она может...
Медленно, не спеша. Она делала это раньше. Она должна вспомнить.
Но ураганов такой силы никогда не было. И раз все другие разумные корабли погибли, то как может выжить она? Она треснувший нефрит, плохо обожженный фарфор, который так легко разбить, так легко разломать...
Волны боли накатывают одна за другой, пока не начинает казаться, что они сливаются. В датчиках на корпусе свистит ветер, усиливаясь, нарастая, обжигая, и больше ей не выдержать.
Она здесь умрет.
Её тело. Она... она должна отыскать своё тело. Если это смерть, если это её последний и величайший ураган, то она умрёт целиком, а не разделится на две неравные и ущербные части.
Передатчики заглохли, но она чувствует их боль. Её боль. Она... она где-то там. Если она... если она откроет дверь... если выберется наружу, через коридор за коридором, отсек за отсеком, с воющими по пятам ветрами − снова и снова, бросаясь в водоворот, невзирая на сотрясающие её судороги...
Что-то лопается со звуком треснувшей кости.
И внезапно она ощущает, что легкой пушинкой висит в атмосфере, ветра швыряют её из стороны в сторону, и, словно дрожь внутри корпуса, поднимается знакомая острота газов и испаряющейся руды. Две половинки: белая комната, где она чахнет, и это… мучительное, пылающее великолепие – воплощение ее смерти.
