Комиссар резко встал и закурил очередную папиросу.
— Отцу твоему ничего не скажу, — и вышел из землянки.
— Самохин! Турбегенов! — закричал особист, и когда они появились в проходе, указал на Колю пальцем. — Этого расстрелять! Отведите к болоту и приведите приказ в исполнение. В военных условиях цацкаться с предателями, добровольно перешедшими на сторону врага, я не собираюсь. О выполнении доложить!
Колю схватили за воротник и грубо вытолкнули из землянки. Под молчаливыми взглядами красноармейцев он стушевался, в душе всё бурлило. Его хотят расстрелять! За правду! И расстреливать будут те, кто не понимает ничего, что на самом деле происходит! Эти вон, тоже, смотрят с ненавистью. Убийцы освободителей.
Они прошли две линии обороны, и вышли к небольшому лесу. Винтовка воткнулась стволом в спину, и Коля оступился, потеряв равновесие, упал.
Взрыв! Земля рванулась вверх и скрыла небо. Что-то тяжёлое опустилось на голову и отключило сознание.
Коля вздрогнул, ладонь превратилась в кулак, сжимая землю. Голова гудела, слегка тошнило. Не в состоянии понять где он и что с ним, он пополз. Куда? Кто его знает. Лишь бы двигаться и ощущать, что он жив. Сознание постоянно находилось на грани. Только осознать окружающее и своё состояние, Коля не мог.
Сознание вернулось от толчка обо что-то твёрдое, запаха лекарств и крови. Он застонал и тут же услышал тонкий девичий голос.
— Очнулся! Захар Трофимыч!
Коля поморщился от резкого звука, вызвавшего боль в голове и приступ тошноты.
— Что тут у нас? Ага. Сильная контузия. Фамилию свою помнишь? — тёмные глаза через стёкла круглых очков внимательно следили за движениями раненого.
Коля хотел назвать своё настоящее имя, но в памяти всплыл тучный особист с диким криком: расстрелять! Боль в голове усилилась. Всё, до чего додумался он в этой ситуации, так слегка мотнуть головой в знак отрицания.
— Ещё один безымянный, — вздохнул доктор. — Давай, Машенька, его на третий этаж к ходячим. Здесь всё забито уже.
Коля молчал, отстранённо думая о себе самом. Раненые подходили в палате, что-то спрашивали, но не получая никакой реакции, ретировались. А он лежал, уставившись в потолок, почти не мигая, и думал. Боль немного утихла, голоса раненых не раздражали, являясь своеобразным фоном к его раздумьям.
Почему они, все вот эти молодые и взрослые, женщины, мужчины и даже дети, готовы отдать свою жизнь за Сталина? Он ведь тиран! Уничтожил миллионы людей в тюрьмах и лагерях, а они продолжают за него сражаться. Почему помощь в освобождении от коммунистов они воспринимают как угрозу себе? Вчера… если это было вчера. Меня хотели расстрелять. Видно взрывом убило моих конвоиров, а я выжил. Не хотел бы я ещё раз пройти под ненавистными взглядами солдат. Они глазами меня расстреляли! И никакого сочувствия! Я, по сути, ещё ребёнок, на самом деле мне нет и семнадцати. За что мне такое испытание?
