Негръ молчалъ, но выраженіе побитой собаки выступило на его лицѣ еще замѣтнѣе. Я спросилъ себя мысленно, думаетъ ли онъ еще о Дездемонѣ.
Впрочемъ, вниманіе мое было отвлечено молодымъ разносчикомъ.
— Вы иностранецъ, я вижу? — спросилъ онъ безъ церемоніи тѣми же самыми словами, что и негръ раньше.
— Да! — отвѣтилъ я отрывисто.
Этотъ постоянный вопросъ моихъ американскихъ собесѣдниковъ сталъ раздражать меня.
— Откуда?
— Русскій!
— Я тоже русскій! — неожиданно сказалъ разносчикъ. — Мы соплеменники.
Я присмотрѣлся къ нему внимательнѣе. Дѣйствительно, въ этомъ лицѣ не было ничего американскаго. Такой носъ и кислое выраженіе вокругъ угловъ рта могли происходить только изъ Гродно или Вильны.
— Откуда вы? — спросилъ я въ свою очередь.
— Ковно! — отвѣтилъ разносчикъ.
— Вы еврей? — задалъ я щекотливый вопросъ.
— Нѣтъ, русскій! — обидчиво возразилъ мальчикъ.
— А какъ ваша фамилія?
— Гейманъ!
— Какой же вы націи? — настаивалъ я.
— Я говорю вамъ: былъ русскій, теперь сталъ американецъ.
— Въ Россіи разные люди! — доказывалъ я. — Есть и русскіе евреи!..
— Полно морочить! — сердито возразилъ мальчикъ. — Въ Россіи русскіе, а евреи въ Жидовіи…
— А гдѣ Жидовія? — спросилъ я, улыбаясь.
— Ну, тамъ! — неопредѣленно пояснилъ мальчикъ. — Палестина… Святая земля…
— А какой вы вѣры? — подошелъ я къ вопросу съ другой стороны.
— Вѣры? — беззаботно переспросилъ мальчикъ. — Никакой!..
— А родители ваши? — приставалъ я.
— Родители умерли!
— А какой они были вѣры?
— Вы бы ихъ самихъ спросили! — раздражительно возразилъ мальчикъ. — Я не знаю!..
Я затруднился, какъ продолжать разспросы. Этотъ молодой сынъ переселенца изъ Россіи уже успѣлъ до такой степени сродниться съ американской толпой, что утратилъ ясное воспоминаніе о своей бывшей національности, и не въ моей власти было оживить его память.
— Что вы стоите? Садитесь! — пригласилъ я его.
Онъ пренебрежительно посмотрѣлъ на негра.
— Я лучше пройду къ кондукторамъ! — сказалъ онъ. Этотъ потомокъ Агасфера успѣлъ всосать въ себя всѣ предразсудки американской улицы, и его пренебреженіе «къ черной кожѣ» едва ли уступало высокомѣрію «сотни виргинскихъ фамилій», кровь которыхъ считается самой благородной во всей Америкѣ.
Я послѣдовалъ за нимъ въ комнату кондукторовъ, такъ какъ мнѣ хотѣлось сдѣлать ему еще нѣсколько вопросовъ. Оказалось, что его увезли изъ Европы трехлѣтнимъ мальчикомъ, но онъ помнилъ еще эмигрантскій пароходъ, большую бурю на морѣ, когда посуда падала со стола, и кругомъ всѣ болѣли морской болѣзнью. Родители поселились въ Чикаго. Отецъ шилъ сапоги, но уже шести лѣтъ мальчикъ остался круглымъ сиротой. Его пріютила какая-то старая нѣмка, а съ десяти лѣтъ онъ уже самъ зарабатывалъ себѣ хлѣбъ продажею газетъ.
