.
Я отмечал, что власть в тотальных институтах направлена на множество элементов поведения — одежду, осанку, манеры, — которые постоянно на виду и постоянно подвергаются оценке. Постояльцу нелегко укрыться от оценивающих должностных лиц и от обволакивающей паутины ограничений. Тотальный институт похож на пансион для девушек, только со множеством тонкостей и без всякой утонченности. Я хотел бы обсудить два аспекта этой тенденции к увеличению числа активно насаждаемых правил.
Во-первых, эти правила часто предполагают обязанность осуществлять регулируемые действия в унисон с группами других постояльцев. Это то, что иногда называют муштрой.
Во-вторых, эти всепроникающие правила функционируют в системе власти эшелонного типа: любой член класса персонала обладает некоторым правом дисциплинировать любого члена класса постояльцев, что значительно увеличивает вероятность санкций. (Можно заметить, что похожая ситуация наблюдается в некоторых маленьких американских городах, где любой взрослый имеет определенное право делать замечания любому ребенку, если поблизости нет его родителей, и просить его о небольших услугах.) Во внешнем мире в нашем обществе взрослый обычно находится под контролем одного непосредственного начальника на работе или одного супруга или супруги дома; единственная эшелонная власть, с которой ему приходится сталкиваться, полиция, как правило, не присутствует в его жизни постоянно или значительно, за исключением, возможно, случая регулирования дорожного движения.
В силу эшелонной власти и всепроникающих, непривычных и жестких правил постояльцы, особенно новички, скорее всего, будут жить, хронически беспокоясь о нарушении правил и последствиях их нарушения — физических увечьях или смерти в концентрационном лагере, признании «непригодным» в офицерском училище или переводе на более низкую ступень в психиатрической больнице:
Тем не менее, даже при очевидной свободе и дружелюбии «открытой» палаты я все равно ощущала незримые угрозы, которые заставляли меня чувствовать себя кем-то средним между заключенной и нищенкой. Малейшее нарушение, начиная с неврологического симптома и заканчивая чем-то, вызвавшим личную неприязнь медсестры, сопровождалось предложением вернуть нарушителя в закрытую палату. Меня так часто пугали тем, что я вернусь в палату «J», если не съем свою порцию, что это стало навязчивой идеей, и даже еда, которую я могла глотать, вызывала у меня физическое отвращение; другие пациенты из того же страха делали бессмысленную или неприятную им работу
