На мой вопрос, дома ли мисс Беннет, служанка указала на гостиную, где меня встретил удивленный взгляд Элизабет. Я и сам пребывал в удивлении.
Начало было вполне обычным. Я поинтересовался её здоровьем, а она ответила, что ей уже лучше. Я присел. Посидел, не вымолвив ни слова. Затем вскочил. В возбуждении стал расхаживать по комнате. А когда не мог уже сдерживать себя, заговорил.
– Вся моя борьба была тщетной! – слова опережали мои мысли, и я не мог управлять ими. – Ничего не выходит. Я не в силах справиться со своим чувством. Знайте же, что я вами бесконечно очарован и что я вас люблю!
Всё. Выплеснул. Тайна, которую я так долго носил в себе, вырвалась наружу и обрела голос. Элизабет была ошеломлена и выглядела растерянной. Она покраснела и смотрела на меня молча. Да и как принять это иначе? Она не могла найти слов. Ей оставалось только выслушать меня, а затем принять всё как есть.
Не сомневаясь, что я полностью в её власти, она не могла не понимать, что вслед за этим двери Пемберли распахнутся перед новой хозяйкой, а сама она будет введена в высший свет.
– Не стану скрывать, что я постоянно помню о низком происхождении ваших родителей и об отсутствии у них состояния, – говорил я и не верил, что позволил своей любви преодолеть мой разум и отдать его во власть эмоций, которые я, к тому же, не способен контролировать.
– Проведя несколько недель в Хартфордшире и ближе узнав его жителей, было бы глупо отрицать тот ущерб, который я нанесу своему имени, соединяя наши семьи. Но сила моей страсти заставляет меня отбросить подобные соображения.
По мере того, как я говорил, перед взором моим представало семейство Беннет, и я понял, что разговариваю не столько с Элизабет, сколько с самим собой. Я размышлял вслух о вещах, которые мучали меня последние недели и месяцы.
– Ваша мать, вульгарная и болтливая; ваш отец с осознанным нежеланием обуздать ваших младших сестер. Породниться с такими девицами! – сказав это, я вспомнил Мэри Беннет, поющую на балу в Меритоне. – Самая приличная из них – унылая, бездарная девица без вкуса и понимания чего бы то ни было, а худшая – глупая, избалованная, эгоистичная, не способная найти ничего более привлекательного, чем бегать за офицерами, – продолжил я, вспоминая поведение Лидии и Китти на балу в Незерфилде. – Один дядя – провинциальный стряпчий, другой – коммерсант, проживающий в Чипсайде, – мои чувства изливались потоком. – Все эти недели на меня давила очевидная невозможность подобной партии. Не только мой разум, моя натура восстает против неё. И я прекрасно понимаю, какой урон нанесу своей репутации, заключая подобный союз. Это затронет всю мою семью, пойдет против семейных предрассудков. Испытывать подобные чувства к кому–либо, кто занимает положение настолько ниже моего – это непростительная слабость, к которой я должен был бы относиться с презрением. Но я не способен победить свои чувства. Я удалился в Лондон, погрузился там в дела и развлечения, но ничто не смогло стереть ваш облик из моей памяти, – говорил я, повернувшись к ней и не сводя глаз с её лица.
