Я верил, что поступал правильно, храня молчание. Но в ту же минуту решил, что это было ошибкой. Я был прав … и неправ: прав, если хотел не дать повод для бесплодных иллюзий, которые могли бы возникнуть при нашем общении в Незерфилде, но совершенно неправ, если хотел завоевать её расположение или хотя бы просто быть гостеприимным. Я не привык к таким головоломкам и никогда не оказывался в таком положении до встречи с Элизабет.
И тут я сообразил, что, задумавшись, опять храню молчание и что мне надо сказать хоть что–нибудь, чтобы у неё не возникло подозрение, что молчание это не случайно, а за ним кроется что–то большее.
– Я думаю, что наши характеры не так уж и сходны, – сказал я, но неуверенность была слышна в моём голосе – я не мог решить, должно ли мне воспринимать всё с юмором или обидеться на её слова. – Не мне решать, насколько правильно вы охарактеризовали меня. Впрочем, вы сами находите, наверно, этот портрет удачным.
– Не могу судить о собственном искусстве.
Неловкое молчание опять установилось между нами. Она осуждает меня? Презирает меня? Или всего лишь играет со мной? Я был неспособен выбрать правильный ответ.
Наконец я заговорил об их поездке в Меритон, и Элизабет ответила, что там они завели на улице новое знакомство.
Я насторожился. Ясно было, о ком она говорит. Уикхем! И как она говорила о нем! Никакого презрения, только симпатия. Она хотела продолжить свой рассказ, но, по–видимому, почувствовала, что делать этого не следует.
Я не должен был поддерживать разговор на эту тему. Я не должен был объясняться с ней. И тем не менее, против свой воли, я сделал именно это: – Мистер Уикхем обладает такими счастливыми манерами и внешностью, что весьма легко приобретает друзей. Достаточно ли он способен их сохранять – вот что кажется мне более сомнительным.
– Он имел несчастье потерять вашу дружбу. Быть может, это наложит тяжелый отпечаток на всю его жизнь.
Что такое он ей сказал? Как всё изобразил? Мне хотелось бы рассказать ей всю правду, но я боялся причинить вред репутации Джорджианы.
И опять мы оба замолчали. Спас положение сэр Уильям Лукас. Он отпустил замечание, которое заставило меня в одно мгновение забыть об Уикхеме.
Он похвалил то изящество, с которым мы танцуем, а затем, глядя на мисс Беннет и Бингли, выразил надежду получать теперь подобное наслаждение особенно часто, после того, как произойдет определенное и, разумеется, столь желанное событие.
Я был поражен. Но ошибиться в интерпретации его слов было невозможно. Он не предполагал, он утверждал, что мисс Беннет и Бингли должны пожениться. Я на всякий случай посмотрел на то, как они танцуют, и не увидел ничего, что могло бы навести на мысль о женитьбе. Но если об этом уже поговаривают, то дело очень серьезное. Я не мог позволить Бингли испортить репутацию молодой леди, какое бы удовольствие от ухаживаний за ней он ни получал. Придя в себя, я попытался продолжить разговор и спросил Элизабет, о чем мы говорили.
