Теперь оно более скромно в своих притязаниях, предлагая скорее тип миросозерцания, чем доказательства. Оно больше не утверждает, что существование Бога (как и то, что он не существует) можно доказать только логическим путем, оно лишь говорит, что теизм вносит больше смысла в мир и человеческую жизнь, чем атеизм. Неверующие не глупы, просто они могут объяснить меньше, чем верующие.
Оно уже не обращается к конкретным случаям и объектам, в отличие от того, как Пейли обсуждал оптическую систему глаза животного или механическую приспособленность человеческой руки. Появление этих феноменов — часть истории физического мира, а описание его в наибольшей полноте — роль, по праву принадлежащая науке. Вместо этого богословие ищет общее основание для всех научных объяснений, такие законы природы, которые должны быть приняты как предполагаемые и не объясняемые основы для всех теорий. Также оно задается вопросом: а стоит ли за этими законами что–то еще, что нуждается в понимании? Такое новое естественное богословие никоим образом не соперничает с наукой на ее территории. У него нет цели дать ответы на вопросы, относящиеся к компетенции науки, оно, скорее, дополняет науку, идя дальше тех областей, изучением которых наука себя ограничила. Богословие обращается к метавопросам, возникающим благодаря научному опыту, но выходящим за пределы только лишь научного понимания. Однако, речь тут не идет о «заполнении Богом пробелов» (букв, «о затыкании Богом дыр»), то есть обращении к божественному объяснению для заполнения пробелов современного научного понимания — пагубной стратегии, приводящей к постоянному отступлению богословия под напором научного прогресса. Богословие обращается к законам природы, которые оно понимает как выражение непреложной воли Бога, и которые наука открывает, но не объясняет.
Пользуясь традиционным языком, можно сказать, что новое естественное богословие имеет дело с так называемым космологическим доказательством, восходящим к великому вопросу Лейбница: «Почему существует скорее нечто, чем ничто?» Конечно, у каждого объяснения есть некое необъясненное основание, на котором это объяснение стоит. Если говорить об общем описании реальности, то для него существуют всего две базовые отправные точки: «неопровержимый факт» физического мира, включающий его естественные законы (способ, защищавшийся Юмом), и «неопровержимый факт» божественной воли (способ, которого придерживается теизм). Возрождение естественного богословия было вызвано ощущением, что законы природы обладают некоторыми характеристиками, приводящими к недостаточному пониманию их разумом и их неполноте самих по себе. Вместо того чтобы отвечать на вопросы, эти законы своей формой только вызывают новые вопросы, на которые наука ответить не в состоянии. Они, по–видимому, нуждаются в более глубоком и всеобъемлющем понимании на уровне, лежащем за доступными науке пределами. Это ощущение вызывается двумя настойчивыми метавопросами, к которым мы сейчас собираемся обратиться: «Почему физический мир представляется нам таким ясным, доступным для понимания нашего разума?» и «Почему его законы так точно настроены на возможность продуктивного развития?» В более краткой форме их можно поставить так: «Почему наука вообще возможна?» и «Почему вселенная именно такая, какая есть?».
