Витой коридор вел в большую комнату с несколькими диванами, большим красным ковром, огромными картинами, показывающими эклектичный коллаж из увеличенных обложек журналов, и стеллажом с любым ликером или бутылкой спиртного, какие только можно представить. Голый пол был из желтого дерева, но сильно исшарканный в некоторых местах с выбоинами от... пуль?
Эта стильная комната была не такой, как я представляла. Я думала, Мотоциклетный Клуб будет завален мусором, выброшенными журналами, и будет прочий присущий бандам беспорядок.
Порядок в помещения был безупречным.
Кто эти люди?
Двое из них повернулись к нам лицом, склонив свои головы.
— Становитесь в ряд.
Женщины зашаркали, быстро становясь друг за другом.
— Не так. Черт возьми, в линию!
Старший из них, с песочно-светлыми волосами схватил вторую женщину, потянул ее, поставив рядом с первой. Повторив то же самое с третьей и четвертой, он разместил пять женщин так, что они стояли плечом к плечу.
Я не стала ждать, пока меня переставят: заняла место без подсказок. Но вместо того чтоб встать в конце ряда, я втиснулась в середину.
Выпрямившись, я оставалась с безэмоциональным лицом, так же как и черноволосый мужчина изогнувший бровь.
— Отлично. Достаточно хорошо, я считаю.
Холод метнулся вниз по спине. Волосы на затылке встали дыбом, я просто знала.
Он здесь.
Осознание как дятел выстукивало крошечные отверстия в моей душе, когда я, наклонив голову, посмотрела через плечо.
Держась самоуверенно — самоувереннее, чем большинство из его окружения — он двигался с опасной грацией. Гипнотизирующая борьба между телом воина и элегантностью танцора.
Его черные джинсы и футболка хорошо скрывали источник кровотечения. Он застегнул свою темно-коричневую куртку, продолжая скрывать травмы, полученные в бою.
Усаживаясь перед нами, он сердито посмотрел на каждую женщину. Другие мужчины стояли за ним, его армия в кожаных куртках были все избиты, в синяках, окровавлены и измучены боем.
За что они борются? Что это было за место?
Мужчина ни разу не взглянул на меня, сознательно пропуская меня, будто я была невидимой.
Мой разум был более заинтригован моим затруднительным положением, чем самым важным вопросом, который я продолжала игнорировать. Я не хотела формулировать его, потому что в момент, когда это случится, он будет зудеть в голове до тех пор, пока не сведет меня с ума.
Почему я не могу ничего вспомнить?
Вопрос вырвался громко и свирепо — прорываясь сквозь мою нерешительность.
