За дверью послышались легкие шаги. Но вместо недавней мучительницы с медными волосами в комнату проскользнула молоденькая девушка в свободном платье. На секунду Олеся встретилась с ней глазами — серые, глубокие, точь-в-точь такие же, как у хищной птицы, назвавшейся Аксиньей. Только девушке они предавали робкий, почти испуганный вид.
— Меня тут… — сипло начала Леся, но сбилась. — Извини…
Девушка ничего не ответила, только шагнула к кровати, присела на корточки и принялась вытирать лужу. Ровный пробор ее длинных русых волос теперь маячил перед носом Леси.
— Мне очень неудобно, правда… — пробормотала она, чувствуя, как краснеет.
— Ты хворая, так бывает. Не думай, — чуть слышно ответила девушка и еще ниже склонилась над полом.
И тут же перед глазами встала совсем другая картина. Высокие потолки больничной палаты, тошнота и стыд, пробегающий по спине ознобом. Олесю рвет в пластмассовый тазик, а бабушка гладит ее по волосам. Коротким, остриженным кое-как. Бабушкина ладонь дрожит, и от этого дрожит и сама Олеся. Бабушкин страх множится в ней, оглушая.
Желчная горечь наполняет рот. Бабушка, куда более старенькая и осунувшаяся, чем в предыдущих воспоминаниях, тянется к стакану с водой — он стоит на окрашенном в зеленое шкафчике. Леся дергается от новой судороги, толкает бабушкин локоть. Стакан падает на пол и разбивается. Пол блестит от осколков и воды, Леся видит, как бегают по ним солнечные зайчики. Тянется пальцами — тонкими, длинными, худыми. Бабушка что-то говорит ей, но поздно. Осколок уже впился в кожу, по бледной коже струится кровь. Леся не может отвести от нее глаз, пока бабушка не промокает ранку салфеткой.
Олесю снова рвет в тазик, но красота алого на белом остается в памяти.
«Вот так же будет, когда я все закончу», — рассеянно думает она, и мысль эта остается с ней.
Девушка тем временем уже вытерла лужицу и проворно поднялась, отступая от кровати.
— Пить хочешь? — спросила она, стараясь не встречаться с Лесей взглядом.
— Да, спасибо.
Шершавая чашка была приятной на ощупь. Леся сжала ее в пальцах, таких же длинных и бледных, как в странном воспоминании. Она точно помнила палату, и деревья за окнами, и тазик, и тошноту. Но где находилась больница, а главное, почему сама она находилась в ней, ускользало. Истончалось. Ни схватить, ни рассмотреть, ни понять.
— Ты пей. — Девушка продолжала стоять в паре робких шагов от кровати. — Матушка сказала, тебе пить нужно больше. Чтобы с водичкой и жизнь вернулась.
