Он начал перечислять сведения, которые действительно в этих документах содержались. Не знаю, на самом деле ли он прочитал мои мысли, или ему было известно содержание тех документов, которые немцы не успели вывезти.
— Ну, что продолжать, или продолжите сами? — он даже слегка улыбнулся. — Я хочу, чтобы у нас получился диалог, нормальный разговор двух специалистов.
— Я расскажу Вам все, если Вы ответите мне на один вопрос.
— Отвечу, с удовольствием отвечу. Я даже знаю, что Вы хотите спросить. Ведь Ваша фамилия — Архангельский? И фамилию своего… отца, я не ошибся? Военврач Архангельский — ваш отец?
— Да!
— Вы увидели в списке сотрудников лаборатории? Так?
— Так, именно так! И я хотел бы знать подробности, как мой отец попал туда, и что он там делал?
— Как попал — не знаю, в документах, с которыми я знакомился, этого нет, а что делал? Работал, дорогой мой, работал!
— Как работал? Сам? Или его вынудили?
— Я, знаете, там не был! И подробностей не знаю, я ведь не тот доктор Вагнер, что гестаповской клиникой руководил, и не родственник его, а просто однофамилец! Просто совпадение, случайное совпадение! И не приставайте ко мне с претензиями! Я знаю только то, что знаю! Знаю только то, что нового внес Ваш отец в методику, но Вам это ни о чем не скажет, Вы не специалист в этой области. А уж, на каком основании: добровольно или принудительно — это меня меньше всего интересует. Мы — не спецслужба, мы — медики! Ответил я на Ваш вопрос?
— Получается, что мой отец сотрудничал с немцами?
— Многие сотрудничали с немцами, ну что с того? Время было такое, не нам судить их, да и что изменится, если Вы будете знать, что побудило его к сотрудничеству?
— Но мне это важно, поймите, важно, ведь это же мой отец!
— Я понимаю Вас, чисто по-человечески, и мне нет смысла от Вас что-то скрывать, но о мотивах поведения Вашего отца мне ничего не известно, знаю только то, что он покончил собой. Думаю, Вам будет важно знать это.
— Да, конечно, значит, все-таки они его заставили, значит, он не сам, не сам!
Думаю, Вагнер правду сказал, не знает он подробностей о моем отце, но то, что он покончил собой, о многом говорит. Видимо, это был единственный способ прекратить сотрудничество с немцами. Потом Вагнер спросил, почему я решил, что именно в его клинике ведутся исследования, начатые когда-то в Ананербе под руководством Гиммлера?
Вот тут я по-настоящему испугался. Если он узнает о том, что ты подслушал разговор, будучи в состоянии клинической смерти, то вся наша затея обречена на провал. Да, я действительно не Штирлиц, мы с тобой не продумали никакой версии по этому поводу. Сейчас я больше напоминал Плейшнера, попавшего в западню.
