Оставив мистера Янци на улице, я поднялась по каменным ступеням к двери. Талисманы из ткани обвивали порог, прогоняя призраков и чудищ, запечатанные силой седьмого сана. Деревянный блок в три дюйма высотой не давал трупам войти или выйти. Изображение Дверных богов висели по бокам порога, и на деревянной раме был вырезан иероглиф, двадцать линий «ни», что означало «мертвый призрак». Отец притащил к порогу одного из Братьев — разрушительных призраков — и убил его. Редкая метка на двери и след от убийства призрака должны были отпугнуть всех, кому не были рады.
«Не всех», — подумала я. Мне не были тут рады, а иероглиф меня не пугал.
Я встала у двери храма отца и стала собирать в себе смелость. Хотелось бы, чтобы смелость не требовалась. После проклятия Сю Шандяня я хотела утешения. Хотела безопасности и прощения.
Храм моего отца никогда не был местом, где меня прощали.
Шаги за мной резко остановились, заметно замерли.
— Зачем ты пришла? — спросил он.
— Ты… один? — я держалась спиной к нему. Голос звучал хрипло и неприятно. — Мистера Сю с тобой нет?
— Я один, Ли-лин, а что?
Я медленно повернулась к отцу. Я должна была уважать его всю жизнь и дальше. Но он стоял на улице как простой мужчина, худой, но уверенный. Он щурил свой глаз, стеклянный глаз сиял.
При виде моего лица он перестал дышать. Его лицо застыло, напряглось на долгий миг, а потом растаяло. Он смотрел с состраданием, каплей горя и раздражением, что он не мог отогнать смерть.
— Ли-лин, — сказал он тоном, который я редко у него слышала. — Что такое?
— Я… совершила глупость, — сказала я. — Я все испортила.
Он молчал, но вглядывался в меня здоровым глазом. Я пыталась скрыть свои чувства, отчаянное желание расплакаться, пока меня утешают. Я хотела Ракету, его заботу и принятие без осуждений. Я пыталась скрыть боль, но лицо выдавало мои тайны.
Отец неловко коснулся моего рукава.
— Ли-лин, — сказал он, — ты уже ела?
Дым в храме отца был сладким, но при вдохе на нёбе остался горький привкус. Он прошел в комнатку переодеться в вещи полегче. Пока я ждала его, я невольно пошла по комнате, зажигая свечи, убирая пепел, поджигая благовония, освежая чай в чашке подношений. Это я делала с детства, и возвращение к этим мелочам успокаивало.
«Пыль на колоколе храма?» — я цокнула языком и стала убирать ее. Колокол не пылился, когда я была тут. Колокол доставал мне до пояса, был из белого чугуна. Имена помощников были выбиты на его изгибе.
