Неожиданно ворвались милиционеры. В ящике письменного стола дяди Юры нашли два апельсина и 100 рублей наличными. Всё! Арест! Получение взятки!
На суде подтянутые по-военному грузины подтвердили дачу взятки за закупку апельсинов. Суд приговорил Сойфера Юрия Моисеевича к девяти годам строгого режима с конфискацией имущества!
Ничего не конфисковали — конфисковать было нечего. Забрали швейную машинку жены. Девять лет заключенный Юрий Сойфер писал прокурору СССР, пытаясь найти справедливость. Девять лет!..
Хотя нет, ошибся. За шесть месяцев до окончания срока его условно освободили за примерное поведение. Вернувшись в Тирасполь пошел в милицию! Жена Валя умоляла не ходить…
«Угомонись, Юра», — сказал, встретившись на улице Росман. Не помогло.
За нарушение режима условного освобождения Юрий Сойфер был повторно арестован и отправлен на досидку в колонию.
Обида…
После тюрьмы, замкнувшись, жил, никого не видя и ни с кем не разговаривая.
— Поедем в Америку, дядя Юра. Оттуда легче писать, оттуда поверят, — уговаривал я его.
Он приехал в США на два года позже нас. Писать в Москву не стал. Русская жена Валя в Америку не уехала. «Я родину не брошу», — сказала. Она потом погибла в случайной перестрелке при становлении так называемой Приднестровской Республики. Детей у них не было.
Последние годы Юрий Моисеевич был участником Американской Ассоциации русско-язычных ветеранов войны, расположенной в Бруклине на Брайтон Бич Авеню.
Однажды я стал свидетелем, как в День Победы 9-го мая несколько десятков наших стариков, в большинстве своем евреи, шли по тротуару Брайтона в орденах и медалях с красными советскими и звездно-полосатыми американскими флагами. Латино-американцы, черные, хлопая в ладоши, радостно приветствовали их: «Смотрите, какой веселый карнавал устроили русские!»
Юрий Моисеевич похоронен в Нью-Йорке на еврейском кладбище.
Потом, уже при Горбачеве, по «Молдавскому делу» было разоблачено и посажено немало народу.
У современных россиян рассказ о нескольких тоннах украденного тогда мяса вызывает снисходительную улыбку.
Сходили на кладбище, попрощались с нашими покойными родственниками. У евреев нельзя по-другому… Они бы не осудили, мы знаем. Мы не уезжали добровольно. Жить так больше было невозможно. Чтобы мы хорошего не делали для той страны, мы оставались изгоями, во всем виноватыми евреями.
Слово Холокост для меня впервые прозвучало в Америке.
Я не покупаю, не собираю и не читаю книг о Холокосте. Последние книги об этом, с фотографиями и свидетельствованием очевидцев я прочитал в 19 лет. Потом еще заставил себя прочитать Протоколы Нюрнбергского процесса. Всё. После этого ничего читать не могу. Просто не могу себя заставить вновь и вновь переживать картины ужаса, названные Катастрофой европейского еврейства. Не посещаю туристом и бывшие лагеря смерти.
