В принципе, этот брак можно было назвать счастливым. И дело было вовсе не в том, что Петр Алексеевич осыпал супругу подарками и знаками внимания. Драгоценности, яхты - все это стоило сумасшедших денег, но куда важней для Тани было, как преподносились подарки. На Рождество Великий устроил бал в честь графини Бачуриной. Да ни где-нибудь, а в Париже! Могла ли об этом мечтать Таня, родившаяся и выросшая в коммунальной квартире и считавшая свое благородное происхождение каким-то экзотическим пережитком прошлого? Все напоминало сказку.
Разместившись в гостинице и едва отдохнув после перелета, Великий принялся готовиться к предстоящим переговорам, а Бачурина собралась на прогулку по городу.
- Боже мой! Опять шляться по всем этим бульварам и "полям", на которых даже чахлой травинки не найдешь. Ведь все уже видано-перевидано, - бурчал супруг. С его точки зрения, такие прогулки являлись бесцельным препровождением времени.
Из-за важной деловой встречи Петр Алексеевич не мог сопровождать супругу, чему, впрочем, втайне радовался.
- Возьми, по крайней мере, машину, - настаивал он.
- Если понадобится, я всегда смогу воспользоваться такси.
Великий махнул рукой: делай, как знаешь.
- Возьми с собой хотя бы Андрея Дмитриевича.
Андрей Гайнанов был одним из немногих сотрудников Великого, с обществом которого Бачурина могла мириться. Она даже находила приятность в общении с Гайнановым, с которым можно было обсудить картины экспрессионистов или театральную премьеру. До недавнего времени Андрей Дмитриевич занимал должность референта Великого, но вот уже месяц как исполнял обязанности заместителя директора корпорации.
* * *
В зале, обставленном в стиле времен Империи, собрались семеро мужчин. Разговор носил непринужденный характер. Как говорится, "за рюмкой чая". Поскольку в беседе затрагивались щекотливые темы, слуг в комнату не допустили, наполнять бокалы и тарелки приходилось самим. В воздухе витал аромат дорогого табака. Собеседники часто сталкивались по делам в Москве, общаясь чаще по телефону, но собраться вместе и обсудить накопившиеся проблемы почему-то предпочли в Париже.
Обсуждали жизненно важные вопросы. Разговор вышел весьма эмоциональный, собравшиеся в зале знали друг друга как облупленных и им не было нужды надевать личину респектабельности. Оттого не стеснялись в выражениях. Со стен на вторгшихся чужаков, надменно поджав губы, взирали портреты французских вельмож прошлого, - сплошь Бурбоны и Бульоны. Дюки и принцы недоуменно вслушивались в непонятные чужеземные идиомы. Будь тут наполеоновский маршал Ней, он бы пояснил значение сих азиатских междометий. Их маршал слышал от озверевших от крови и орудийного гула русских гренадеров под Бородино, и от пахнущих сивухой и чесноком партизан, пытавшихся заарканить маршала на зимней Смоленской дороге. Но не допущен маршал в сонм родовитых Шатильонов-Шампиньонов. Худороден для них герцог Эльхингенский, князь Московский; выскочка, как и эти новые русские.
