Сам отец еще более эмоционально ущербен, чем мать. От него тепла вообще не дождаться, он и не понимает, для чего оно надо. Кроме того, его часто не было. Бывало, отсутствовал неделями, а то и месяц мог не приезжать. Никакого участия в моем воспитании он не принимал, но часто устраивал пьяные дебоши и разборки с матерью.
Никакой любви между ними не было, часто мне казалось, что они ненавидят друг друга. Каждый из них пытался привлечь меня на свою сторону и настроить против другого. Как я подозреваю со всеми основаниями, они были настолько далеки друг от друга, что, познакомившись в 1990, после 1994 и сексом-то ни разу… Отец постоянно ходил налево, и пару раз даже свозил меня к своей новой любовнице (как я потом понял; тогда я еще не понимал, что это за тетка, и почему отец ужинает у неё)».
И снова Владимир в своем письме к матери приводит весьма примечательный фрагмент из статьи А.Б.Холмогоровой и Н.Г.Гараняна «Нарциссизм, перфекционизм и депрессия»:
«Во всех проанализированных нами случаях нарциссического расстройства у мужчин (12 человек) мы отмечали гиперопеку и повышенное внимание матери вне возможности близкого эмоционального контакта с ней. При этом фигура отца практически всегда была или деструктивной (алкоголизация, тяжелое обращение), или периферической (эмоциональная дистанция, отстраненность от воспитания). В процессе работы наши пациенты отмечали, что ощущают в себе недостаток мужского начала и инфантильность, которую нужно тщательно скрывать от других людей. В этом смысле грандиозное Я, с одной стороны, стимулировалось повышенным материнским вниманием, ощущением своей особой позиции, с другой – оно становилось защитой от глубинной неуверенности, связанной с трудностями мужской идентификации, и в то же время дефицитом позитивного содержательного внимания к их „реальному Я“ как со стороны матери, так и со стороны отца. Дефицит подлинности, открытости и искренности – главная характеристика отношений между членами семьи. В плане отношения к ребенку нередко имеют место две крайности – в одних семьях это восхищение, в других – критика» (здесь снова фрагменты текста выделены самим Владимиром). И, продолжая письмо, Владимир вопрошает мать: «Ну давай, скажи, что это не так. Что „дефицит подлинности, открытости, искренности“ – это не про нашу семью?».
И дальше Владимир пишет матери уничтожительным тоном:
«Ты и не видела подлинного своего сына, а когда увидела, решила, что его „подменили“. С отцом я не разговаривал и не разговариваю вообще, да нам и не о чем говорить. Уж точно не о моих внутренних проблемах. Он о своих мыслях вообще ничего сказать не может в силу нулевой рефлексии. Ты же всегда была скрытной и замкнутой, и ты сама в этом признавалась, и это видно невооруженным глазом. Между собой вы только грызлись – какая там любовь, какая „подлинность, искренность, открытость“? Только ложь, манипуляции, попытки перетянуть меня на свою сторону, взаимные упреки и обвинения, перекручивания любой ситуации в свою пользу, „белое пальто“ на каждом. Ты не заметила, что ни одна ваша ссора не заканчивалась классическим примирением? Нет. Просто вы потом начинали снова говорить, как ни в чем не бывало. И это не просто так. Вы друг с другом не общались, кроме как на бытовые темы, и со мной – кроме как о том, о чем я вам сам рассказывал. Как правило, только о чем-то внешнем. Например, об истории, прочитанных книгах, фильмах – но не о себе. Разве это не так?»
