– Что? – Он рукой машет на меня, показывая вылезти из его машины, достаёт свой телефон. – С чего он попросил тебя?
– Может потому, что доверяет мне? – Шрамы на его лице в темноте салона отсвечивает в лунном свете, издёвкой надо мной. – Иди, Лорена, не теряй драгоценное время.
Ныряю в ливневую стену, накрываю голову злосчастным пакетом, добегаю до крыльца и стучу в дверь. Капли с плохо перекрытой крыши практически не защищают меня, но я терпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Мне хочется оглянуться и посмотреть, чем он занят, передёргиваю плечами от неприятного холодка, пробежавшегося по позвоночнику. Снова стучу уже кулаком для не слышащих. Мне открывает дверь Эд, он стоит передо мной в старых тренировочных штанах, с немного одутловатыми коленями, синяя майка выставляет напоказ один из его обвисших сосков.
– Проходи, детка. – Он трёт костяшками свою неопрятную бороду, обтирает вокруг губ крошки, которые тут же осыпаются на порог.
– Я тебе не детка. – Снимаю обувь, прохожу мимо него, шлёпая мокрыми ногами по деревянному полу. В первую попавшую мне на глаза урну летит пакет.
– К чему такая не дружелюбность, Лори, я вроде как твой папочка. Я могу сообщить об этом мамочке, ты же не хочешь её огорчать, – его голос гундосый, а это означает только одно: он пьян.
– Да мне плевать, можешь даже сходить в Белый дом для большей информативности. – Мои белые носки тут же цепляют несколько крошек, которые притащил этот недоумок, пока шёл открывать мне дверь.
Ненавижу засранцев, можно жить не богато, но быть невероятно опрятным. Но когда твой дом забит кучей статуэток, привезённых из разных стран мира, мебель сплошь дорогая, можно и привести в порядок все остальное.
– Здравствуй, доченька, рада, что ты пришла. – Мама стоит у плиты и переворачивает сырники. – Я знаю, что ты предпочитаешь вафли, но Эд очень просил ему тоже что-то приготовить. Не ожидала, что ты, собственно, придёшь. – Она лезет в холодильник и достаёт копчёности, колбасу, кусок холодного запечённого в соусе мяса и ставит все передо мной. – Хлеб возьми, у меня все горит.
Я отрезаю себе чесночный батон, и все из того, что она выставила. Всухомятку все кубиками складывается в моем горле, проталкиваю в себя и начинаю икать. Мама ставит передо мной кружку чая, добавляет молоко и две ложки сахара. Благодарно трясу головой, запиваю пищу. Как же я скучаю по всяким вредностям, вообще, еда для меня – это культ, которому я готова поклоняться. Мама вытирает руки об полотенце, целует, проходящего мимо неё, Эда в жирные губы, когда он откусывает сырник.
