Драконыш недовольно фыркнул, обжегши облачком колючих искр адмиралову руку и Риакрран опомнился. О чем он думает? Выдрессировать дракона? Это как? Сидеть безвылазно в поместье, играя роль любящей мамочки? В процессе дрессуры получить случайно, не со зла, но спаленный к демонам родной замок? Спустить все имущество на прокорм домашнего питомца? Убедить крылатую тварь, одержимую болью прежних поколений, не жрать людей, или хотя бы делать это тайно?
— Нет-нет, — сказал поспешно адмирал, отступая вглубь комнаты. — Иди-ка ты, малыш... откуда пришел. Ну? Я кому говорю?
Дракон захлопал крыльями, перелетая Риакррану на плечо, ткнулся носом в ухо, шумно нюхая, и, видимо, уловив что-то родное, ящериное в запахе, свернулся вокруг адмираловой шеи причудливым ожерельем. У самого горла Риакррана заполошно стучало крохотное сердце.
— Пошел вон, — повторил адмирал неуверенно, оглядываясь в поисках бывшего владельца подкидыша. Спальня, разумеется, была пуста.
Выкинуть просто на улицу?
Не выживет. Найдут — убьют.
В Лес поглубже?
Во-первых, его кто-то оттуда уже стащил, стащит и второй раз. Во-вторых, Лес, конечно, разумен, но так... весьма относительно разумен. Защищать мелкого от людей сообразит, мяса ему на убивать — вряд ли. А сейчас еще и зима, холодно, Зеленая Душа слабеет... В-третьих, даже если драконыш выживет, однажды он сунется в мир за пределами Леса. Погибнут люди, погибнет и он.
А не все равно ли?
Адмирал грубо содрал драконыша с шеи, да так и замер.
Последний в роду, истребленном людьми. Мелкий, беззащитный, ребенок. Враг всему человечеству. Чешуйчатая башка высовывается из захвата чешуйчатого кулака. Испуганный и одновременно отчаянно-дерзкий взгляд.
— А чтоб ты здох!
Адмирал не мог выбросить дракона. Просто не мог. Анонимный даритель, чем бы Риакрран ему не насолил, был воистину подл, хитер и коварен необычайно.
Но жить ему оставалось недолго, поклялся Риакрран, бросаясь тушить тлеющую кровать.
3
— Несчастье пришло в наш город... — сказала госпожа губернаторша и непонятно было, что она подразумевает: то ли наступление Леса, то ли приезд ар’Мхари Алкадана. Но ее серые близорукие глазки смотрели на Юну с таким выражением, будто случившееся — личная Юнина провинность.
Они сидели в бело-розовом будуаре губернаторши, между ними на чайном столике, среди фарфоровых чашечек и серебряного чайничка, как драгоценный предмет сервиза, стояли туфельки. Юна исподволь, краем глаза, любовалась собственной работой. Расшитые шелком — красным, коричневым, желтым, черным, голубым — в мелкий восточный узор, кожаный бант на носке — с тем же узором, в его сердцевине — свернутые из тончайшей золотой фольги розы.
