— Вота, лиха беда начало, — насупился десятский, выискивая глазами Улябиху. Позади тысяцкого стояли в вольных позах крепкие дружинники, все они были без оружия и доспехов, на поясах висели только ножи, а лапти были обернуты, как и у самого Вятки с друзьями, лоскутами темной дерюги. Между ними затесался тугарин в малахае, надвинутом на лоб, и в ордынском чапане поверх русского шабура. Вятка с недоверием передернул плечами. — А этот кто будет, неужто нам ихнего толмача еще не доставало!
— Я это, Вятка, я и есть Улябиха, от которой ты пожелал откреститься, — подал тугарин высокий и хрипловатый голос. — Ежели откажешь, я сама за вами увяжусь, никто не удержит.
Латына развел руками и сделал шаг назад, давая возможность десятскому получше приглядеться к новым соратникам, а Вятка все шарил глазами по небольшому отряду:
— А твоя подруга где? — наконец спросил он у Улябихи.
— Это кто такая? — отозвалась дерзкая баба.
— Та, что бежала при штурме поганых по пряслу и несла своему семеюшке секиру, — он подошел еще ближе. — Она тоже зыбила надежу отрубить головы всем нехристям за один замах.
Один из дружинников понял, о ком идет речь, он сдвинул треух на затылок:
— Ее семеюшка надысь укреплял глухую башню досками, а супружница готовила ему в истобе вечерю, — он ухмыльнулся. — У них трое огольцов по полатям, мал мала меньше, какая охота, когда там забот полон рот.
Вятка прошелся вдоль ряда добровольцев и завернул снова к Латыне, молча следившим за его действиями.
— Отряд твой, тысяцкий, справный, я мыслю, что кровавого замесу мы наведем дивно хрушкого, — он поправил ножи на поясе. — На навершии все нужное уже приготовили?
— Я сам смотрел, — поддакнул тот. — Осталось только сбросить лестницы вниз.
— А где три мешка с хлебом, о которых я говорил ранее?
Тысяцкий поманил к себе дружинника из своего окружения, а когда тот предстал перед ним, спросил:
— Куда ты сложил хлеб?
— Вота, на дровнях лежит сеном прикрытый, — указал тот на лошадь с санями, привязанную возле взбегов. — Все три мешка.
Вятка приказал тоном, не терпящим возражений:
— Несите их сюда, раздергайте визляки и раздайте караваи моим охотникам.
Он понимал, что может последовать ослушание, ведь речь шла о хлебе, в то время, как вокруг города бесновались ордынские лучники, и никому не было известно, сколько еще продлится осада крепости. На некоторое время наступила тишина, затем Латына не удержался и спросил, понизив голос:
— Вятка, ты идешь не на седмицу и даже не на несколько ден, а всего на одну ночь. Ты так и не сказал, зачем тебе столько хлеба.
