Озирис, Вишну, Будда, Адонис, Загрей, Прометей, Геракл, Бальдер, Христос, Али, Изида, Da Mater, Богородица, — Фатима, и др. — символы человечества в его искупляющем, безвинном и самоотверженно–целесообразном страдании. И смело человечество провозгласило: страдающий героизм — это тоже бог. Оно посадило свое любящее страдание, муку любви, рядом с престолом бога, одесную всемогущества.
Но этим оно в глазах своих опустошило свою душу. Все свое лучшее подняло оно до неба, на земле не осталось ничего. Искупляющий героизм стал пришельцем небес, рукой, протянутой с неба, а не порывом земли к небесам.
Там, где искупитель оставался героем — он начинал перерастать бога и бросать ему упреки в несправедливости, в жестокости. Там, где он становился богом сам — трагедия искупления грозила превратиться в чудовищную трагикомедию: бог, утоляющий свой гнев собственными страданиями, бог, прощающий людей за собственные свои заслуги, бог, приносящий себе в жертву собственного первенца. Чудесный миф о наивысшей жизни, мыслимый в период борьбы за совершенство, — исказился от соприкосновения с логикой богословской, превратился в запутанный, непостижимый догмат.
А между тем логика здравого смысла гнала вперед логику богословия. Человек все выше поднимал своего бога. Уж абсолют, так абсолют. Перед его сверкающим совершенством исчезало все, природа становилась делом рук его, и религиозное противоречие начинало резать глаза. Ан. Павел восторженно учит в послании к Римлянам: «Писание говорит Фараону: для того самого я и поставил тебя, чтобы показать над тобою силу мою, и чтобы проповедано было имя мое по всей земле. Итак кого хочет милует, а кого хочет ожесточает. Но вдруг возникает вопрос: «Ты скажешь мне: за что же еще обвиняет? Ибо кто противостанет воле его?»
Что ответить богослову. «А ты, кто человек, что споришь с богом. Изделие скажет ли сделавшему, зачем ты меня так сделал. Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?»
Удовлетворит ли подобный ответ гордое сердце нового человека? Где твоя справедливость, Бог? Ты вновь превращаешься в капризного тирана!
Монархия с её самоуправством, лестью, запретом рассуждать — изгадила лик Божества. Вместо идеального Отца мы постоянно встречаем Царя. Но Бог–Отец немыслим рядом с миром, лежащим во зле, Бог–Царь неприемлем выросшей совестью человеческой.
«Боги это человеческие чувства, вложенные людьми в природу. Когда человек заметил, что природа не имеет его чувств — боги умерли. Но смерть их знак, что они не нужны больше человечеству». Это слова бельгийского поэта Верхарна. Они глубоки. Человечество бьется в сетях своей богословской головоломки, пока боги нужны ему, оно ищет исхода, оно в полуотчаянии восклицает: Credo quia absurdum. Потеряв бога раньше времени, сердце истекает кровью. Чудесным образчиком поэзии, рождаемой горем по преждевременно умершему богу, являются поэмы и письма Ленау.
