– Да, но отца мы держим в курсе, – оглядывается на него Андрей, – Все-таки действия надо согласовывать.
– Чем же вы занимаетесь? Готовите восстание?
– До этого, пожалуй, далековато. Сейчас самое главное – работа на территории противника. Вот только от тех людей, которые поставляли нам информацию, уже полгода нет вестей. Одним из связных был тот парень… Валерка.
Андрей мрачнеет.
– У которого ты прерыватель сняла. Хороший человек, надежный. Не знаю – раскрыли они его, или еще что случилось, но, в общем, теперь мы только на себя надеяться можем, – помолчал секунду, – И на тебя.
Он смотрит мне в глаза и я не могу понять: то ли сомневается, то ли хочет уговорить этим честным, пытливым взглядом серых зрачков. А может, это проверка? Вдруг что-то подозревает? Думает – случайно ли оказался их связной в том гараже, в одно время со мной? Но пересилить себя я не могу.
– Обратно в город не вернусь, – говорю едва слышно, как ребенок, испуганный посещением стоматолога, – Думайте про меня, что хотите.
Андрей вздыхает, встает со стула, наливает себе воды в кирилловский стакан.
– Нам нужно найти их слабые места, понимаешь? Не может быть, чтобы цивилизация, пусть даже машинная, была бы совсем неуязвима. Нужно изучить их как можно лучше – психологию, мотивы, возможности. Мы должны знать их, как облупленных!
Я ничего не могу ему ответить. Сижу, уставившись в одну точку.
– Ну хорошо, – Андрей отряхивает рубашку, будто не в его голове засели самые важные мысли, а прилипли к этой клетчатой ткани и не дают теперь заниматься чем-то более прозаическим, – Расскажи о том, что было с тобой в городе.
Я не хочу рассказывать, снова переживать эти страшные три года, пропускать их через себя. Не хочу, но все же начинаю говорить – отрешенно, почти с одной и той же интонацией, будто и не со мной все это происходило, а с кем-то другим.
– Многих убили в первый же день. За остальными гонялись на механических ходоках – потом эйнеры почти перестали ими пользоваться, пересели на людей. Нас вылавливали, как животных, стреляли парализаторами. А потом… Потом по живому стали врезать нам энергоблоки…
Говорю долго – может, часа три, а может и больше. В какой-то момент Андрей достает блокнот, начинает записывать. Отец Кирилл приносит из столовой еды. Мы молча едим, прерываясь лишь на пятнадцать минут, и я продолжаю.
Выговорившись, чувствую себя опустошенной. Мы оставляем комнату, идем в мастерскую. Сама напросилась – не хотела в женскую спальню, где много народу, чужих взглядов.
