13.09.51
Paris
le 13 Septembre 1951
Дорогой Марк Александрович,
Вчера написал Вам лишь коротко. Сегодня, перечитывая в который раз Ваше письмо от 10-го, несмотря на истекший, назначенный Вами срок на размышление, я пришел только к частичному результату своего «examen de conscience»[86], частичному, поскольку я еще лишен возможности вполне объективного суждения о своем «будущем» литературном таланте. Это «будущее» идет мне навстречу определенно, и как это бывало уже не раз, оно находит меня не вполне готовым. Но я убежден, что вполне готовым быть невозможно, самые сокровенные и истинные знания в искусстве артист может приобрести только на «полном ходу» своего творчества, когда ему дается возможность реализоваться. У исполнителя это может происходить лишь только, когда он в контакте с аудиторией; писатель же должен найти этот контакт лишь внутренне, в полном одиночестве, он лишен «наслаждения моментом», борьбы с самим собой и с публикой, но зато не ограничен настолько во времени и пространстве. Но, этим вышесказанным, я нисколько не хотел дать Вам образец «глубин» моих вчерашних размышлений! Возможно, что у меня имеется склонность к недооценке своего музыкального таланта (тут - даже не могу извиниться за нескромность!) и к переоценке своего «violon d’Ingres»[87], - я подразумеваю покуда мое неоперившееся... перо! Не бывает ли часто так?
Мне кажется, что Суворов гордился неимоверно более своим умением кричать петухом, чем своим гением полководца. Тут мне приходит ужасная мысль: вдруг моя «История русской музыки» (временное название) окажется петушиным криком и одновременно лебединой песней моего литературного творчества?! Надеюсь, дорогой Марк Александрович, что Вы снисходительно улыбнетесь этой шутке.
Я никогда б не решился претендовать на самостоятельное суждение о возможности выхода в печать мной написанного, не предоставив судить об этом Вам, прежде всего; Ваше мнение мне всего дороже. Поэтому, покуда не будут написаны эти две решающие (и роковые) главы, я вполне понимаю, что никакого решения относительно написания книги принято быть не может. Мне ясна мысль: если мне удастся написать удовлетворительно (по Вашему мнению) эту книгу, то это было бы одним из самых значительных событий моей жизни, и мне особенно ценно и лестно было бы этим быть обязанным Вам.
Помимо денежного вопроса (которым я всё же не пренебрегаю), Вы не можете себе представить, каким счастливым подарком явилось бы для меня осуществление этой цели! Потому Юрок - не Юрок и пока еще не представилось места приказчика (я пишу серьезно), - с будущего понедельника я отправляюсь в Нац. Библиотеку и в Bibl. du Conservatoire для документации о библиографии, по маршруту, за который я сердечно Вас благодарю. В прошлое мое посещение
