Заготовка проходит станок, как правило, минуты за четыре, за пять; если ты так устроишь, что все шесть стержней выйдут из зажимов примерно в одно время, то можно выкроить несколько свободных минут. Дюла в таких случаях посмотрит на Арпи, кивнет, тот в ответ укоризненно качает головой и смеется, что означает: ладно-ладно, ступай, ненормальный. Дюла же идет к уборной, будто ему туда нужно, а сам - шмыг во двор и ноги в руки. Мимо здания, где в подвале их мастерская находится, вбегает в шлифовочную, там вдоль коридора, потом снова во двор, еще и воздух свежий, что тоже очень кстати, потом по горячему цеху, склад, свалка отходов, транспортный цех - и вот она, комплектовочная. По пути бывают, конечно, помехи: где-то грузовик загружается, перегородит дорогу, или знакомый попадется, окликнет, приходится остановиться, да и суровые мастера иной раз рявкнут, эй, ты чего здесь потерял? Чего? Ничего! В штаны уже наложил? Не бойся, за тебя работать не буду!.. Дюла бы с радостью им ответил как полагается, но - не до того ему; он только пробормочет что-нибудь, махнет рукой - и вперед. Не стоит на них внимания обращать, ни на кого не надо обращать внимания, и тогда еще минута - и вот он стоит перед окошечком, вырезанным в двери, тяжело дыша, весь вспотевший, и смотрит внутрь, пусть даже на это у него одна секунда. А там видит он Неллике среди других женщин, за длинным столом она укладывает в коробку разные приборы. Если ему повезет, она поднимет голову, глянет в ту сторону, где оконце, и улыбнется, и головой укоризненно покачает, как Арпи Киш. Теперь ему везет часто, потому что женщины его уже знают и, как заметят его, кто-нибудь обязательно Неллике скажет. На большее у него времени нет, надо обратно бежать, чтобы успеть к тому моменту, когда заготовки кончатся. Обратно - та же дорога: транспортный цех, свалка, склад, горячий цех, потом через двор, работая локтями, глотая воздух полной грудью, пускай он похож на безумного, ничего, а там снова шлифовальная, и когда он ее минует, то, считай, уже на месте. Шлифовальная - самый трудный этап, там его почти всегда кто-нибудь успевает обругать, цех чистый, а он как черт, ладно, как-нибудь он врежет первому, кто под руку попадет, и они успокоятся.
Можно, конечно, и все время двором, но очень уж это долго, он раз попробовал, но не поспел назад вовремя, Арпи тогда долго пыхтел, грозился, что остановит станки, если Дюла еще раз исчезнет. Так что пришлось сказать. Сначала Дюла сказал, что в комплектовочной у него есть знакомый, а потом покраснел и признался: не знакомый, а знакомая. Арпи не то чтобы до конца понял, что к чему; даже когда Дюла честно сказал, что он эту женщину - любит. И что у него есть жена, ребенок, и что ему, Дюле, уже сорок три года, но он еще ни разу не был влюблен, даже не знал, что это такое; а сейчас - в первый раз вот: Ну и что, недоуменно спросил Арпи, из-за этого, что ли, с ума сходить? Дюла уж не стал ему объяснять, что, если бы ему нужно было переплыть океан или выпить его до дна и если б на это хватило времени, пока заготовки пройдут обработку, он и тогда бы выпил, или переплыл, или сделал бы и то и другое. И все равно добрался бы до того окошечка, будь оно хоть на крыше, хоть где-нибудь в подземелье, глубоко-глубоко под заводом. И что без этого окошечка он бы не выдержал; и что он как-то так себя чувствует, что с радостью готов бежать хоть целый день и целую ночь, потому что тогда лишь он чувствует, что такое воздух в груди, и ветер, и солнце и что он тоже человек. К вечеру, после смены, уже не то. Ты усталый, голодный, да и куда побежишь-то? И - ради чего?.. И если бы Арпи тогда сказал ему что-нибудь, Дюла, наверно, расплакался бы и не стыдился, что по его широкому, плоскому лицу катятся слезы. Уж такое оно, это дело, любовь: А ты ей хотя бы впорол уже, спросил Арпи, а Дюла ему ничего не ответил. Обиделся. Она не такая, сказал он спустя несколько дней, когда Арпи уже и забыл все.
