Никаких объяснений, удар молнии - и все! И мы ходим за ручку по разрушенному Ростову, все подъезды, все развалины - наши, и мечтаем уехать куда-то на Сахалин, на Камчатку, рыбачить, учительствовать, к чукчам, к оленям и морозам. Лето, теплынь, и мы, бездомные, сидим по ночам на теплом граните памятника Кирову, любим друг друга просто на неподметенной листве и траве в театральном парке, ночуем у всех сердобольных подруг и знакомых. Зося не имела оснований сказать мне: Михель, ты эгоист!
А однажды, у одного из друзей, днем, я зачем-то пристал к ней:
- Зой, расскажи, как ты провела войну и вообще все-все о своих мужчинах. Не таись. Так интересно.
- Не надо! - сказала она. - Поссоримся!
Я настаивал. И она уступила. Это был интересный рассказ (Зоя стала потом профессором в университете) о санитарном поезде и первой любви санитарочки с главврачом.
- А потом?
- Потом я вернулась в Ростов. И вот, как с тобой, случайно, встретилась с нашим учителем математики, Бытько, помнишь?
- Бытько? Рыженький такой, плюгавенький, тараканище?
Бывают же непредвиденные последствия у разговоров!.. "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется..." Классики на то и классики, что пишут про всех и на все времена. Вот и про Зосю угадал! Может быть, этот неопрятный хлюпик, всегда в мелу, неказистый преподаватель был только поводом, чтобы подвести черту под нашей, можно сказать, неприкаянной страстью.
Зося-Зоя-Зоечка, у той девочки сорок пятого года прошу прощения и целую руку. Припав на колено, как бывший гвардеец у знамени.
Как-то через годы, проездом в Ростове, я захотел повидать Зою, и подружки привезли меня к ее дому. Я ждал в машине на улице. Долго ждал. Зоя не вышла. Она плакала. Подружка передала ее слова:
- У меня завтра защита диссертации. Он опять сломает мне всю жизнь.
Ну почему, почему все женщины такие красивые?
Шторка! Тала Ядрышникова, наверное, все-таки Наташа - в паспорт не заглядывал, потому как не было у нас паспортов, встретились мы в лагере. Мы работали в художественной мастерской, подписывавшей свои изделия таинственным словом "Усольлесотрест" (догадайся, что это тюрьма!). Она лепила из папье-маше (формы, бумага и много клея, который назывался декстрин) куклы, фигурки лошадок, дедов морозов, впоследствии я же их и расписывал. А пока я помогал Константину Павловичу Ротову оформлять какую-то показную выставку об успехах в Перми.
Тала была не просто красива, как все женщины, она была красива непростительно! И не простили.
