Но еслибы даже это не было допущено и еслибы добродѣтель, присущая человѣчеству, была признана сильно превосходящей свойственную послѣднему порочность, все-таки, покуда вообще существуетъ порокъ во вселенной, вамъ, антропоморфистамъ, будетъ очень затруднительно объяснить его. Вы должны указать для него причину, не прибѣгая къ первой причинѣ; но такъ какъ всякое дѣйствіе должно имѣть причину, а эта послѣдняя тоже должна имѣть причину, то вы или должны вести это восхожденіе до безконечности, или-же остановиться на томъ первичномъ принципѣ, который является послѣдней причиной всѣхъ вещей ..
— Постой, постой! вскричалъ Демея. Куда тебя завлекаетъ твое воображеніе? Я заключилъ съ тобою союзъ съ цѣлью доказать необъяснимость природы Божественнаго Существа и опровергнуть принципы Клеанѳа, который готовъ ко всему примѣнять въ качествѣ мѣрила человѣческія правила и образцы. Но теперь я вижу, что ты повторяешь всѣ общія мѣста величайшихъ вольнодумцевъ и безбожниковъ и что ты предаешь то святое дѣло, которое ты какъ будто-бы защищалъ. Неужели-же ты втайнѣ еще болѣе опасный врагъ, чѣмъ самъ Клеанѳъ?
— А неужели ты только теперь замѣтилъ это? отвѣчалъ Клеанѳъ. Повѣрь мнѣ, Демея, твой другъ Филонъ съ самаго начала потѣшался надъ нами обоими, и надо сознаться, что неосновательность разсужденій нашего обычнаго богословія дала ему слишкомъ подходящій поводъ для насмѣшекъ. Полная немощь человѣческаго разума, абсолютная непостижимость Божественной Природы, великая и всеобщая злосчастность и еще большая порочность людей, — конечно странно, что всѣ эти положенія пользуются такой нѣжной привязанностью со стороны правовѣрныхъ богослововъ и ученыхъ. Правда, въ ограниченные и невѣжественные вѣка принципы эти могутъ быть защищаемы безопасно и, быть можетъ, ни одна точка зрѣнія на вещи не способствуетъ такъ процвѣтанію суевѣрія, какъ та, которая развиваетъ слѣпое восхищеніе, недовѣріе и меланхолію. Но въ настоящее время ..
— Не порицай такъ сильно невѣжество этихъ почтенныхъ господъ, вмѣшался Филонъ. Они умѣютъ измѣнять свой стиль сообразно времени. Раньше было весьма популярной богословской темой утверждать, что человѣческая жизнь есть тщета и несчастье, а также преувеличивать всѣ тѣ злосчастія и страданія, которыя терзаютъ людей. Но за послѣдніе годы мы видимъ, что священнослужители измѣняютъ эту позицію и утверждаютъ, хотя все еще съ нѣкоторымъ колебаніемъ, что добра больше, чѣмъ зла, удовольствій больше, чѣмъ страданій, — даже и въ этой жизни. Пока религія была построена исключительно на темпераментѣ и воспитаніи, считалось болѣе подходящимъ потворствовать меланхоліи; и дѣйствительно, человѣчество никогда такъ охотно не прибѣгаетъ къ высшимъ силамъ, какъ находясь въ подобномъ настроеніи. Но такъ какъ люди теперь научились формулировать принципы и выводить слѣдствія, то необходимо повернуть фронтъ и воспользоваться такими аргументами, которые выдержатъ, по крайней мѣрѣ, хоть нѣкоторую долю изслѣдованія и разсмотрѣнія. Такое измѣненіе однородно съ тѣмъ, которое я раньше отмѣтилъ, говоря о скептицизмѣ (и происходитъ оно отъ тѣхъ-же причинъ).
