в тебе нет вовсе…
Коневский скит создал о. Дамаскина, этого последнего и настоящего устроителя Валаама.
Пришел сюда Дамаскин крестьянским мальчиком из Тверской губернии — не умел ни читать, ни писать… Держали его на черных работах, причем иноки поясняют, что из черных — самые грязные давали ему: кособрюхий был. Выдержал он этот искус в течение двенадцати лет, причем ни разу от него не слышали жалобы на несправедливость или просьбы облегчить его труд. Только что его посвятили в монахи, он отпросился в пустыню. Тут он вел созерцательную жизнь, выучился читать и много думал над каждой прочитанной страницей. На посещавших его он производил странное впечатление. Точно, говоря с ними, он думал о чем-то другом. "В какую-то сокровенность презирал". Но все-таки остался, несмотря на это, столь верен своему мужицкому облику, что, когда его привезли в Александро-Невскую лавру для посвящения в игумены, тамошние монахи стали острить: "Вот привезли валаамского медведя".
— Жаль уши малы, а то бы Валаамовой ослицей[124] нарещи бы его можно!
И немного спустя этот медведь показал себя действительно медведем.
До него в монастыре было слабо. Нестроение[125] полное, иноки любили грешное курево и еще более водку, супротивничали, и дух неповиновения "рожном стоял" в обители. Тверской медведь сразу разогнал всех заводчиков[126] этого беспорядка. Затем он назначил человек тридцать, которых высмотрел заранее из уединения своей Коневской пустыни, на все монастырские посты и, опираясь на их содействие, как настоящая сила, стал ворочать круто без всяких постепенностей. Чтоб держать в своих руках не только внешний порядок Валаама, но и на души, и на сокровенные помыслы иноков наложить узду, он сделался общим духовником. Молодое монашество воспитывал он в том же духе. "Всех нас вырастил", — говорят о Дамаскине нынешние столпы Валаама… В уединении Коневского скита он провел семь лет, и издали ему лучше виделись все темные стороны тогдашней обители. Долго отказывался он от избрания, но раз взяв узду в свои руки, он никогда уже не ослаблял и не опускал ее. Руки эти были тверды, как и воля, владевшая ими. Он возобновил семь скитов, выстроил каменную обитель, нарыл везде колодцы, устроил множество хозяйственных учреждений… Вообще монастырь разбогател и развился при нем. Он был удивительно многосторонен. Еще недавно безграмотный мужик, только что власть попала в его руки, он тратится на библиотеку монастыря, поощряет литературные труды о. Пимена, издает их, входит в сношения с известными учеными по поводу разных сомнительных вопросов по истории Валаама, сам составляет планы церквей и исполняет их, задумывает механические усовершенствования того или другого производства, и в этом отношении специалисты только удивляются его ясному и точному уму. Лица, посещавшие этого еще недавно кособрюхого медведя, выходят от него изумленными массой сведений и красноречием Дамаскина. "Он провидел сердце каждого, и нередко жестокие люди выходили от него со слезами на глазах". Сумел из врагов создать друзей, а из друзей делать верных исполнителей своих приказаний. Это был человек неустающий… Ему не надо было отдыха и сна… Рядом с этим чужая воля для него была ненавистна. Около себя он не терпел никакой силы. Он, не щадя никого, запретил инокам посещать друг друга… Сам мужик, в лучшем смысле слова, он выше всего ценит труд и делает его обязательным для каждого. Он выдерживает образованных иноков на черной работе, чтобы узнать, годны ли они ему, могут ли повиноваться беспрекословно. Возмечтал о себе как-то инок, и возмечтал столь неистово, что даже хотел разуказиться. По закону следовало исполнить его желание. Не так делает о. Дамаскин. Для него законов не было. Поэтому он выхлопотал повеление — оставить инока в обители, а за непокорность его из монатейных разжаловать в послушники и сослать в отдаленный скит. Когда читали указ строптивому монаху, тот упал как подкошенный, а на братию это произвело столь сильное впечатление, что никто уже не мог помышлять о возвращении в мир. Валаам, действительно, сделался могилой, из коей выхода не было. Дамаскин был человек системы. Вольное подвижничество по лесам он убил наповал. Нарочно поставил семь скитов: кто хочет спасаться, иди в скит и спасайся по установленной им программе. Мне кажется, если бы для диких лесных оленей возможно было бы устроить какое-либо подобие скита, он бы и их загнал туда, потому что рядом со своей свободой ничьей он признать не мог. Это был централизатор в самом беспощадном значении этого слова. Железная сила, воля, питавшаяся препятствиями, ясный ум и понимание сердца человеческого позволяли ему успешно приводить в исполнение самые трудные замыслы. Для Божьего дела можно было все. Цель оправдывала средства, и если какая-либо старуха под влиянием его поучений оставляла свое имущество обители, обделяя родных, то ведь сим же последним приносилась тем самым великая польза. Ведь богатому труден путь в царствие небесное, и притча о верблюде и игольном ушке
