— Теперь уж тут птицы не будет!
— Почему?
— Другой скит себе птица поставит. Нельзя птице водиться. Тут целый день стук, работа… Кипень самая… Как тут птице быть? Птица Божья, она, что пустынник, тишину любит…
— А кто у вас горы рвет?
— Камень-то? Был прежде рабочий простой — изъявил желание постричься. Ну, мы его быстро в иеромонахи вывели. Нужный человек, помилуйте. Сколько экономии одной… Прежде нанимать должны были, а теперь он послушание сполняет. Еще усерднее. Как бы вы думали! Он-то и бурит, и рвет скалу… Ловко работает!
Камень рвут тут же, невдалеке от коровника.
Иеромонах-каменотес совсем крестьянин. Та же походка с приседанием, то же озабоченное выражение лица. На нем короткая куртка и скуфья.
— По нашему делу нельзя длинных одеяний. Уж я и то на духу спрашивал, не во грех ли и осуждение мне будет сие. Но, спасибо, отец Дамаскин утешил. Он ведь какое мне мудрое слово сказал: не ряса делает монаха. Иной в коротком и неблаговидном все же монах, а другой и в длинном, да хуже всякой блудницы вавилонской. Ты, говорит, хучь все с себя скинь, да не соблазняйся, и инок выйдешь. Ну, я с тое поры успокоился. Теперь ничего, без всякой опаски в блудном виде хожу.
Все завалено обломками гранита. Суета работы. Приходится выкрикивать слова, чтобы их услышали. Вон бурят трое рабочих положенную горизонтально, громадную гранитную плиту, чтобы она раскололась; другие тешут уже расколовшуюся. Третьи подрываются под обломки скал, чтобы сдвинуть их с места. Рослый, широкогрудый красавец конь стоит около.
— Это у нас Сила-богатырь. Как рабочие не могут сдвинуть — сейчас его. Мигом выпрет. Горы может! Вон он у нас каков, — восхищался монах-каменотес, хлопая Силу-богатыря по спине. Тот только передвинул кожей и повернул морду к нам.
— Что, брат, хлебца захотелось, а?
Сила-богатырь ткнулся ему мордой в руку.
Какие гордые лесные великаны легли ради этого коровника. Я видел тысячи таких бревен, заготовленных обителью. Они валяются тут же. В стороне для рабочих поставлено два домика и трапеза под навесом. В субботу на воскресенье они приезжают в обитель.
Между работниками бывают исключительные натуры. Теперь в обители работает по обету некто В.И. У него, в Питере, богатое хозяйство, мастерская, дети. В почете он там, и совсем бы жизнь его шла хорошо, если б по временам не запой. А начнется — хозяин ходит оборванный, по частям ночует[107]. Поношение всей семье, не говоря уж о сраме перед рабочими. Приехал он в Валаам раз, помолился — как рукой с него сняло "запойное озлобление". С тех пор он постоянный гость и работник в обители. Теперь его вызвали сделать воротцы и чугунную решетку для ограды, и уж четвертый месяц он, вместе с данными ему в помощь иноками, трудится над этим делом. Кстати, и иноки местные так пообучились, что после его отъезда могут и одни продолжать дело.
