— Готовы? — задал контрольный вопрос Ескамир членам отряда.
— Да.
— Да!
— Полностью.
— Вперёд! — Бой! — скорее прорычал, чем крикнул Ескамир и первым ворвался в огромную пещеру-берлогу. Мгновенно скастованная Плеть разума выполнила задачу, замутнив разум здоровенного, раз в двадцать тяжелее нынешней боевой формы Ескамира, медведя, оставив в нем видение только одного врага, закрыв ему кровавым туманом безумства весь остальной мир.
Мелеет. Игниус глянул на противоположный берег, с ненавистью сплюнул, тщательно следя, чтобы плевок попал на землю вдали от уреза. Спустился ниже, к воткнутой вчера у края ветке. На пядь. Не меньше вода отступила. Нагнулся, преклоняя колено на мокрый серый песок и, не ленясь, проверил рукой. Пядь и палец. Будь прокляты жадные порождения бездонной глотки! Пьют, пьют ненасытные, кровь из груди светлой заступницы Гмаранги. Всё меньше и меньше людей на чистом берегу. Всё меньше надежды и веры в глазах юнцов. Вот и редеет коса заступницы. Ещё месяц-другой и щупальца тумана дотянутся и до нашей деревни.
Игниус дотронулся до плотного браслета на запястье, в нерешительности замер, но затем отвёл руку и тряхнул головой. Не сейчас. Со всеми. Пусть смотрят молодые и повторяют. Не дело лишать их примера в такой тяжёлый год, да ему, жрецу, обходиться без полного обряда. Поднял голову к небу и смерил сияющее колесо взглядом. Время поспешать, провозился. Переткнул ветку, встал, тщательно отряхнул колено от песка и, поклонившись мелеющей реке, двинулся назад, к просыпающейся деревне, придерживаясь за камень на крутой тропинке.
— Выходи честный люд, время помощь оказать нашей защитнице племени человечьего. Прожит день, новый на дворе настал. Всю ночь заступница Гмаранга в одиночку орды чудовищ сдерживала. Пора роду человечьему благодарность вознести нашей спасительнице, да помочь. Выходи честной люд.
Голос Игниуса поднимался над соломенными крышами домов, возносился к небу, казалось, к самому пылающему колесу, освещающему землю. По молодости на спор он так мог крикнуть, что голос его, как тихий рокот, не верившие, и на краю небозёма слышали. Много воды с тех пор утекло, в зеркале реки худой, широкоплечий парень сперва заматерел, затем погрузнел и вот уже начал к земле клониться, а голос всё ещё оставался прежним. Что ему привычный сбор на жертвенную молитву?
Вереница людей спускалась с косогора к берегу реки, к мосткам, в изрядном отдалении от которых была тропинка Игниуса. Отсюда и не видно. Тянулись друг за другом: старики, дети, взрослые мужики и бабы, парни и молодухи, никого не осталось в деревне, только самые мелкие по люлькам лежали, да голосили. Всем хватило места на широких потемневших от времени мостках вдоль берега. Ещё и простор остался. Не только река измельчала. Лишь погост у края деревни всё рос и рос, давно став больше её самой.
