Куда интереснее было ходить слушать, как «играют» песни, или играть в чижа, лапту, прятки. Песни играли на голоса, а было их столько, что иные песенники за работой пели целой бригадой с раннего утра, до сумерек, прерываясь только на обед, и ни разу не повторяли песни. Некоторые знали их так много, что репертуар мог тянуться не один день.
Прошло время. Однажды деревенский дурачок Гриша уехал из станицы по осени и вернулся только летом на каникулы. Одет он был в невиданную в станице форму гимназиста, и с книгами по-прежнему не расставался.
Экзотический вид не пошел Грише на пользу: он стал местным клоуном, дурачком в квадрате. Бог знает, что вытерпел этот мальчик, пока учился в гимназии, а после закончил университет…
Гриша стал инженером путей сообщения и зарабатывал в месяц примерно столько, сколько зарабатывали в год в его родной станице целой семьей. Но для подавляющего большинства станичников он так и остался Гришей – дурачком на долгие годы, до тех пор, пока некоторые не поняли: что к чему, хотя для них, да и для их детей, было уже слишком поздно.
- Батюшка, а вот вы говорили, что могли в казаки записаться, - как-то спросил при Илье, отца его старший брат Тихан. – А почто[1] не записались?
Тихан был семнадцатилетним подростком, и уже четыре года был в работниках у местного землевладельца. Он был на десять лет, с учетом приписок в возрасте, старше Ильи. Хозяин ему попался добрый: прилично одевал, кормил вместе со своей семьей за одним столом, платил по договору каждый месяц. Договор хотя и был устным, но соблюдался неукоснительно - все ведь под богом ходим. Кроме того, за Тишино усердие, а часто из доброты, кроме двадцатки, в конце месяца, давал два-три пуда муки, а когда была старая одежа, то передавал с Тиханом ее для семьи. Понятия о выходных никто не имел, но в воскресенье Тихана отпускали к обедне, а потом он навещал семью, ночевал дома, а уж наутро начиналась новая неделя.
- Знаешь, сынок, - отвечал Денис, - моего отца, как забастовка была на фабрике, казаки пороли. Вот я и не хотел, чтобы вы были казаками и людей пороли.
Впрочем, хотя и числились они иногородними, разницы особой в этом не было. Казаки получали ежегодный надел в десять десятин для обработки бесплатно, а если им было мало, то остальное за деньги. А иногородние - за все платили. Но плата была божеской и, по сути, ничего не решала. Многие иногородние давно породнились с казаками, и сословная граница практически стерлась. Разумеется, все подчинялись атаману, которого выбирали только казаки.
