) fall into a fairly small number of semantic categories. Typically,
their lexical meaning conflict with the morphosyntactic property in question…» [Karlsson 2000: 647, 648—649]
[1]. Аналогичным образом на обусловленность парадигматической дефектности семантикой указывает и Г. Корбетт: «The noun
scissors is not a haphazard exception. It is an example of what Quirk et al. call ‘summation plurals’, which ‘denote tools, instruments, and articles of dress consisting of two equal parts which are joined together’» [Corbett 2000: 175]. И русская Академическая грамматика, в полном согласии с лингвистической традицией, также обращает внимание на принадлежность pluralia tantum к определенным лексико-семантическим группам и открывает их список названиями предметов: «обычно состоящих из двух или нескольких частей, а также содержащих две или более одинаковые части (сложные предметы):
брюки,
весы,
вилы,
ворота,
грабли,
гусли,
дровни,
дрожки,
кальсоны,
кандалы,
качели,
клещи,
козлы,
куранты,
кусачки,
латы,
мостки,
нары,
ножницы,
ножны,
носилки,
очки,
панталоны,
перила,
плавки,
плоскогубцы,
подмостки,
полати,
помочи,
путы,
пяльцы,
рейтузы,
розвальни,
салазки,
сани,
соты,
счеты,
тиски,
трусики,
узы,
хоромы,
часы,
четки,
шаровары,
шахматы,
шорты,
штаны,
щипцы» [РГ 1980: 473]. Но действительно ли факт широкой распространенности в языках мира именно данных лексико-семантических групп pluralia tantum указывает в направлении семантической мотивированности данного случая дефектности? Является ли это частным случаем более общего правила: «Category-based defectivity is not random»? Действительно ли здесь действуют какие-то общие закономерности, отсылка к которым позволяла бы в грамматическом описании отказаться от простого перечисления отсутствующих форм?
Однозначно положительный ответ на этот вопрос дает А. Вежбицкая, восстающая против, как она считает, «Блумфельдовской догмы» о семантической немотивированности формальных классов слов. Основной ее тезис заключается, напротив, в том, что «form classes are semantically motivated, and that differences in grammatical behaviour reflect iconically differences in meaning» [Wierzbicka 1985: 313]. Иконичность[2] данного сектора грамматики «доказывается» Вежбицкой с помощью аргументов вроде того, что горошины или макаронины во внеязыковой действительности значительно превосходят своим размером зернышки риса или частички муки, а посему и английские лексемы
