Несомненно, что литературные системы сменяются: иначе не было бы самого литературно–исторического процесса. С достаточной ясностью можно увидеть также, что смена систем, обусловленная, разумеется, общеисторическими факторами, прежде всего факторами общественного развития, связана в то же время и с изменением представлений о литературе — о ее существе, ее принципах, ее роли в жизни общества. Конечно, изменение этих представлений есть одно из проявлений общих изменений в жизни данного общества, но взгляды на литературу, отношение к ней — как раз и есть то непосредственное, чем общая обстановка действует на литературу.
Сама история литературы демонстрирует явные случаи подобных изменений. Один из них художественно обрисован в «Мейстерзингерах» Рихарда Вагнера. Кончается эпоха мейстерзингеров. Стар становится сам знаменитый мастер Ганс Сакс. На смену ему приходит Вальтер, у которого звучит совсем иная песня. Она очень не нравится Бекмессеру: ведь Вальтер поет не так, «как положено», не по табулатуре, а табулатура — закон, Сакс же понимает, что пришло время именно такой песне. И оказывается, что на нюрнбергском поэтическом фестивале цеховых мастеров и подмастерьев эта песня побеждает, табулатуре же, как и всякой табулатуре, которая претендует быть единственной истиной на свете, предстоит сойти со сцены и — хуже того — превратиться, как это получилось у жреца табулатуры Бекмессера, в карикатуру на самое себя.
Уместно вспомнить, что в сходный момент истории поэзии в Японии, на рубеже XVII—XVIII вв., своей «песнью Вальтера» прозвучала поэзия Басё, а вместе с нею и его мысли о сущности и задачах новой поэзии, которая шла на смену поэзии хайкай — творчеству цеховых мастеров и купцов. Подобное соединение нового литературного явления с новыми представлениями о литературе можно обнаружить почти в каждой области литературного творчества, притом как на Западе, так и на Востоке.
История литературы имеет дело с двумя переплетающимися явлениями — с самой литературой, т. е. с совокупностью литературных произведений, а также с мыслями о ней, т. е. с представлениями о ее сущности, задачах и видах. Как и в чем выражается взаимодействие этих двух явлений, каково значение этого взаимодействия и чем определяется оно в жизни самого общества, — также может выяснить история мировой литературы. Но несомненно одно: значение для литературы ее оценки извне и самооценки отчетливее всего раскрывается в моменты смены литературных систем, и проявляется это значение уже с первых эпох развития литературы. Следовательно, уже в первом томе должна быть рассмотрена и смена систем и самих взглядов на литературу, так четко проявляющаяся при канонизации таких литературных памятников, как, например, Библия, конфуцианское «Пятикнижие» и Авеста.
